Жаль ни одного взять живым не удалось, подосадовал Шрауф. Ночной костёр оказался не пустышкой. Вне всякого сомнения, это были партизаны…
– Что с костром? – цепляясь за последнюю ниточку, спросил он, окинув взглядом полянку. – Ведь, здесь огня явно не разводили. Возможно там обнаружится что-нибудь интересное. Надо найти.
– Уже ищут. Есть у меня парочка следопытов-любителей. Эти непременно найдут, – уверил его Мольтке. – Только, что нам это даст? И так ясно, что эти двое заночевали в лесу у костерка и с рассветом тронулись в путь…
В это время из-за заснеженной разлапистой ели показалась небольшая группа людей. Двое солдат гнали перед собой какого-то человека в долгополой красноармейской шинели без погон с солдатской шапкой-ушанкой на голове.
– А вот и мои следопыты, – присмотревшись, сказал Мольтке, – Смотрите-ка, господин унтерштурмфюрер, они кого-то сцапали.
Интересно кого? – подумалось Шрауфу.
Солдаты подошли вплотную.
– Обнаружили кострище? – спросил Мольтке.
– Так точно. Метров за двести отсюда, – ответил один из солдат. – Угли ещё тёплые. Лапник настелен. Там они ночевали.
– Нашли что-нибудь достойное внимания? – полюбопытствовал Шрауф.
– Ничего, господин унтерштурмфюрер, – отрапортовал следопыт.
– А этот откуда взялся? – Глазами указал на задержанного гестаповец.
– На обратном пути прибился. – Усмехнулся шутце*. – Вышел из леса с поднятыми руками. Сам.
– Что сказал? – продолжал допытываться Шрауф.
– Что-то лопотал, да только мы ничего не поняли. – Пожал плечами солдат.
– Язык врага следует знать, – наставительно заметил Шрауф, усмехнувшись. – Видно, придётся мне самому его порасспросить, – и перейдя на русский, жёстко, словно хлыстом стеганул, обратился к человеку в красноармейской шинели: – Ты кто такой?
– Воронов моя фамилия, – неуверенно ответил тот, немного сбитый с толку тем, что этот немецкий офицер говорил по-русски совсем без акцента. – Военнопленный. Неделю назад бежал из лагеря.
– Из какого лагеря?
– Который в Грызавино.
Грызавино? Это на окраине Острова. Шрауф стал припоминать содержание сводок недельной или около того давности. Что-то такое было. Точно. Тридцатого октября оттуда, действительно, бежали два человека. Фамилии в сводках не упоминались.
*Шутце – низшее воинское звание в СС, соответствующее званию рядового в вермахте.
– Куда подевался второй? – спросил гестаповец.
– Вон, за сосной лежит. – Указал взглядом на убитого Воронов.
– Ясно. Тот, который себя гранатой подорвал, откуда взялся?
– Он из островского подполья. Проводник…
Островское подполье? Неужели, шанс? От предчувствия близкой удачи – только руку протянуть, и она твоя! – у Шрауфа даже дрогнуло что-то внутри. А Воронов, между тем, торопливо сыпал словами, словно боялся, что не успеет всего рассказать:
– …Вел нас в партизанский отряд. Саней его зовут… Звали, – поправился он. – Мы в лесу заночевали, а, как рассвело, так встали да пошли. И сразу на ваших наскочили. Я замыкающим шёл. Как стрельба началась, так я развернулся и дёру…
– Ну-ну. Стало быть, не пожелал вместе со своими товарищами героическую смерть принять? – с издёвкой полюбопытствовал Шрауф. – Чего ж так?
– Жить хочу, – дрожащим голосом произнёс пленный.
– Ну, это понятно, – цинично изрёк гестаповец. – Только, ведь, право на жизнь ещё заслужить надо.
– Так, я же сам сдался, – пробормотал Воронов, непонимающе таращась на Шрауфа.
– Не велика заслуга, – процедил сквозь зубы немец. – Мы бы тебя и так взяли… – и выдержав томительную для Воронова паузу, небрежно бросил: – А вот островское подполье – совсем другое дело!
