– Ну что, Вадик, поехали?
Руки мента протиснулись в дверь, и маленький Вадим, весь в зубных пластинах, утащился в плесневую затхлость. Иногда казалось, что мент до сих пор держит – ветвистыми пальцами, узловатыми переплетениями сухожилий, как выползший из слива ванны ком длинных колючих волос.
В военкомате что-то спросили. Вадим выдал: Борщевиков, улица Ромашкова, десять дробь шесть, строение восемь, квартира пятьсот шестьдесят семь, я потерялся, позвоните маме: плюс семь, девятьсот шестнадцать… Дальше не слушали – попросили сказать «а», прочитать «Ш» и «Б», поглядели на зубные пластины. Врачиха – завивка, приталенный халатик, лицо в постоянном выражении легкого интеллигентского отвращения – сказала: годен. Оплели пальцами. Повезли.
Форму Вадиму выдали самого маленького размера, но штанины все равно приходилось подворачивать много раз и у величайших ботинок волочились толстые камуфлированные шины. Ноги болтались в берцах, а коленкам мешала свисавшая до самых щиколоток куртка. В маленьких руках снайперская винтовка брыкалась и нещадно херачила отдачей прямо в костный мозг.
Окоп пах дождевыми червями и пацанячьим потрохом. Вадим в окопе лежал, как в постели с женщиной (пусть женщина у него появилась сильно позже) – совершенно не понимая, что делать. Таз каски сидел на носу, поэтому что-то разглядеть было невозможно и приходилось воображением дорисовывать красочные взрывы, палить куда придется, намазывать джем на галету пальцами вслепую и поздно понимать, что это паштет.
– Ну это я, короче, только в окопе страдал. Потом меня в саперы перевели. Потому что я был мелкий, руки ловкие, весу не хватит на мине подорваться. И жизнь началась. Ты же знаешь, что это только в кино надо красный проводок перерезать?
– А в жизни как? – спросил Гранкин, не успевая записывать: «Чечня», «семь», «мент», «окоп».
– Подковыриваешь у мины крышку. А внутри – мазня какая-то, каша. Я тогда еще в школу не пошел, физику, сам понимаешь, не учил. Но я был удачливый. И до сих пор, собственно, удачливый. Смотрел на шоколадные яйца и третьим глазом понимал, в каком самая крутая игрушка… Ты это не записывай, слышь?! Третий глаз – это не реально третий, это образное выражение, а я типа интуицией чувствовал. От яйца с крутой игрушкой как бы тепло, к нему рука сама тянется. То же с минами. Ты просто понимаешь, что делать. Поэтому кто-то тридцать лет сапером работает, и ничего, а кто-то, как грицца, ошибается один раз. Талант нужен.
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
