От Адама к Храму - страница 17

Егуда сумел спасти жизнь Йосефа, подкупая враждебный инстинкт братьев выгодой, в результате действия которой смертный приговор был заменен рабством. Братья, принявшие его предложение, потом его же и обвинили в происшедшем. Так Егуда на своей шкуре испытал ответственность даже неформального руководителя, которому не дано скрыться за спины и стремления других, не дано отделаться полумерами.

Не только Йосеф, но и Егуда оказался отделенным от братьев, обособленным. Как и Йосеф, он тоже испытывался и несчастьями (смерть двух сыновей параллельно двум ямам Йосефа) и женщиной (Тамар).

Реувен, как формальный первенец, пытался руководить делами семьи, но его подход был слишком прямолинейным и плоским, а потому не имел успеха. Только к своевременным, назревшим и глубоким предложениям Егуды прислушиваются и отец, и братья.

Когда они спустились в Египет купить хлеб, то не могли узнать своего брата во всесильном правителе. Йосеф скрылся из их поля зрения безбородым семнадцатилетним юнцом, узнать которого в зрелом бородатом вельможе было невозможно.

Шел период династии Гиксос, когда Египтом правили выходцы из семитских племен Месопотамии. Тем более непонятными были для братьев подозрения в шпионаже (вечный спутник евреев в изгнании) и арест Шимона, особо “отличившегося” в свое время враждой к Йосефу. Требование странного правителя оказалось непререкаемым: только если приведете своего младшего брата, получите обратно заложника и докажете свою честность.

Отец любит и Шимона, но Биньямин, последнее, что осталось у Яакова от любимой Рахель, дорог ему, как зеница ока. Не только слепые чувства руководят отцом. Он убежден, что только Рахель предназначалась ему изначально, поэтому после Йосефа лишь Биньямин – его подлинный наследник, и Израиль никуда не отпускает его от себя, чтобы с ним не повторилась судьба пропавшего (растерзанного?) Йосефа, в котором Яаков не чаял души. Как отпустит он Биньямина к десяти братьям по следам первенца от Рахель, который настолько повторил и развил качества отца, но бесследно исчез?

Однако голод не тетка. Егуда берет Биньямина под свою личную ответственность, и все братья спускаются в Египет. Они полны темных подозрений, но правитель принимает их приветливо и даже устраивает им званный пир, раздает им дары, увеличивая в несколько раз свои подарки Биньямину, что должно пробудить зависть братьев к любимчику отца и белоручке. Хлеб куплен, братья возвращаются домой, и вдруг скачет гонец от правителя, обвиняя их в воровстве, причем не чего-нибудь, а гадальной чаши вельможи! Чарки и чары не случайно происходят от одного корня, недаром евреи избегают вина язычников…

Отрицания бесполезны, гонец устраивает обыск, в конце которого обнаруживает сакральный предмет в мешке Биньямина. Обвиненный в воровстве должен вернуться и стать рабом правителя. Что делать? Проще всего – присоединиться к обвинению: “вор сын воровки, язычник сын язычницы” сам накликал на себя беду! Ошибка отца доказана! Божки Лавана перевоплотились в гадальную чарку египтянина! Непререкаемость этой событийно-эмоциональной логики отвергается Егудой, который на этот раз увлекает за собой братьев по совсем другому пути: пришло время, когда сбывается пророчество Авраама, и мы все должны добровольно разделить Биньяминову участь… Братья возвращаются.

Однако правитель совсем не рад щедрому предложению. Он ничего не имеет ни к кому из них, отправляет всех домой кормить свои семьи, и только “провинившегося” Биньямина хочет оставить у себя. Значит, не реализация Авраамова пророчества происходит тут, и даже не искупление вины за историю с Йосефом через добровольное принятие на себя его беды.