От Болотной до Бутырки - страница 10

Как только меня посадили в машину, начались разговоры «по душам». «Ты догадываешься, по какому поводу мы везем тебя в Следственный комитет?» Я отвечаю: «Да, уже догадываюсь». Один впереди сидел за рулем и вел диалог со мной, второй устроился рядышком со мной, гневно нахмурив брови. Сидевший впереди интересовался моими религиозными взглядами и беспокоился, почему я не молюсь, ведь, по его мнению, ситуация к этому «располагает». Я же решил всем оперативникам чистосердечно улыбаться, что выводило их из себя. А они, в свою очередь, чтобы развеять мою самоуверенность, представляли ситуацию как «хуже некуда», а один даже предсказывал девятилетний срок в лагерях, где «таким слабакам, как я, не выжить». Но все попытки посеять нервозность оказались безрезультатны – мне их цели казались очевидны.

Более интересное общение происходило в кабинете Следственного комитета, куда меня привезли. Это было в небольшой комнате, стены которой украшали полсотни фотографий столкновений на Манежной площади 2010 года. На изображениях крупным планом – лица фанатов, политических активистов и лидеров националистов. На двери с внутренней стороны – плакат с профилем Феликса Дзержинского. Оперативник мне: «Ну, что думаешь насчет своего положения?» Я ему, все с той же улыбкой, кивая на отца-основателя ЧК: «У вас ничего не изменилось, только эффективность далеко не та». Вскоре они изменили тему. «Зачем пришел на Болотную площадь?» – спросил молодой и удивительно дружелюбный опер. Ну я ему и изложил своё видение политической обстановки в стране по полной программе, минут на двадцать. Дальше были попытки узнать у меня про лидеров протеста. Ничего не добившись (а я реально ничего не знал), и заодно дождавшись следователя, которому было поручено вести моё дело, они на время удалились.

Следователь сразу предложил государственного адвоката, от которого я не смог отказаться, хотя примерно понимал его назначение в уголовном расследовании. Вскоре тот явился и начался официальный допрос.

Начался он, правда, с курьеза. Обвинение по 318-ой статье («Насилие в отношении представителя власти») я отрицал, до того оно звучало абсурдно, а по 212-ой («Массовые беспорядки») долго думал, не зная, что конкретно отвечать. Государственный адвокат спросил меня: «Ты был на Болотной?» Я этого и не отрицал. «Тогда пиши, что согласен с 212-ой статьей», – и я внял его совету, не подозревая о предусмотренном по этой статье наказании. Вот так я и подписал протокол первого допроса, согласившись с обвинением в «участии в массовых беспорядках» (а что это такое в юридическом смысле, я тогда не знал).

После допроса несколько часов были потрачены в бессмысленной поездке по городу за медицинским освидетельствованием отсутствия у меня телесных повреждений. Под вечер меня привезли в суд, где я увидел своих родных и различных политических активистов. Потом была беготня за понятыми в СК и ряд попыток устроить меня в ИВС №1, одна из которых, в конце концов, закончилась удачно для моего запыхавшегося конвоя.

В первую тюремную камеру в своей жизни я зашел уже ближе к двенадцати часам ночи, тогда ещё уверенный, что ситуация скоро изменится и меня выпустят. Но расклад оказался иным.

5 июня 2013

Жизнь в ИВС

Поздним вечером 9 июня 2012 года меня завели в камеру ИВС № 1 (изолятора временного содержания №1), находящегося радом со зданием ГУ МВД России на Петровке, 38. Для тех, кто еще не в курсе, отмечу – приговоренные судом за административные правонарушения отбывают свои небольшие сроки в изоляторах временного содержания. В ИВС №1 на Петровке же содержат подозреваемых по уголовным делам, поэтому, возможно, атмосфера там несколько иная (в других ИВС мне не приходилось бывать). Но именно там свежеиспеченный заключенный начинает своё знакомство с тюремным миром.