*И вот здесь, надо сразу отметить, что до сих пор нахожусь на стадии отрицание. Посмотрите, ведь я даже не сообщаю доктору, который будет меня оперировать, о наличии гг, даже когда он вылез. В случае с урологом там деваться некуда было и хотелось что-то услышать. А так я ещё долго на всех приёмах у каких-либо докторов не оповещал о наличии гг.*
Лёг я вечером, а уже утром следующего дня меня повезли на операцию. Соответственно, полностью раздеваешься и на каталку, где тебя прикрывают простынёю. Если честно, то я вообще не помню, как везли до операционной. А вот саму операционную помню каждую секунду, которых было немного.
Меня уже ждала команда медиков, и мне показалось, что там жутко холодно.
На что я посетовал:
– Тёть, а что у вас здесь так холодно? – сказал я.
– Всё нормально, зайка, – ответила женщина с проглядывающейся улыбкой из-под медицинской маски и стала гладить меня по голове.
*Оказывается, когда человек очень сильно переживает, напуган или в состояние страха, то прям «холодеет». *
Я очень сильно не люблю иголки и все процессы с протыканием вен. В Армии, когда попал в госпиталь, был целый концерт. Я держал оборону до последнего, пока не пришёл офицер-медик (мой лечащий врач) и научил меня просто не смотреть на процесс забора крови.
Но здесь я не выдержал и взглянул на левую руку, где проходили манипуляции с протыканием вен. Там просто тройник какой-то, я аж ещё больше захолодел и вдруг раздались слова персонала:
– Кто доктор? Кто оперирует его?
Этот тройник и эти слова были последними, что я помнил.
Проснулся я в палате от крика старой женщины, объявлявшей о завтраке. То есть прошло почти 24 часа после операции. В голове просто туман и вообще ничего не понятно.
Посмотрев на меня, пожилая женщина сказала:
– А у тебя режим-голод, спи.
В следующий раз я открыл глаза опять от её крика, то есть ещё 24 часа прошло. Но здесь я уже понимал, что у меня режим-голод и покорно заснул опять.
Потом я проснулся из-за медсестры, которая делала мне какие-то уколы. Опять просыпаюсь от оповещения о завтраке, но уже в голове получше. А также на моём лице было явно написано, что мне всё это не нравится и что я хочу вернуть контроль над собой. Помогли в этом мужики, которые лежали со мной в одной палате. Они сказали, что нужно «прогнать» медсестру с уколами, и тогда я приду в себя.
В следующий раз, как пришла медсестра, я смог выдавить из себя «уйди» и махнуть рукой. И то это было настолько бессильно, что она даже переспросила.
На четвёртое оповещение о завтраке я проснулся с ясной головой, и у меня уже был режим «не голод» (не буду врать как точно назывался – в общем, мне давали только бульон). Соответственно, по приходу в сознание пришёл лечащий доктор. И, конечно, он спросил, как я и про мой дивный лейкопластырь, на что я ответил:
– Играл в футбол. Несчастный случай.
Это самое лучшее, что я мог придумать в тот момент. Ещё пару дней я полежал там под присмотром, затем приехал мой друг и забрал меня домой.
Наступила реабилитация. Про жизнь, когда встаёшь с кровати и делаешь максимум нужд, я говорить не буду. Скажу только: не чихайте после операции, это больно.
Я шёл на поправку и задумался о снятии швов. Придя к тому урологу, я не застал его на месте, тогда пошёл в хирургическое и попросил снять швы. На что я получил кучу криков, так как у них там была настоящая война из-за этой неразберихи – кто должен что делать и при чём здесь урологи. Уже не помню точно все эти выматывающие переговоры не о чём, а вот итог я помню хорошо. Всё закончилось тем, что тот дед-уролог снимал мне уже заросшие швы и я полностью осознал, что такое покрыться холодным потом.
