Рано утром, когда хлеб пекут, для нас большой всегда праздник – пышечки испекут. Коза Зорька молока даст, отломят половину пышки и дадут с молоком перед школой. Такая казалась нам эта вкусная еда.
Всю войну чувство голода нас не отпускало никогда. Все-таки голод хорошо выпрямляет душу людей, очищает, можно сказать. Не даром посты-то введены. Все религии, на мой взгляд, приспособлены к образу жизни. Христианская религия, например, подходит и определяет быт крестьян, потому что в России до революции 96 % населения жили в сельской местности, остальные в городах. В пост – нельзя мясное есть, а его и не было. Съели бы мы козу Зорьку, кто бы молоко давал. Пост очищает не только душу, так и всю, как говорится, всю физиологию.
Делают из теста караваи, сажают их на деревянной лопате в печь. Он печется довольно долго. Через некоторое время чудесный аромат стоит в избе, хлебом пахнет – вкусно! Зима все-таки нас достала.
В середине зимы еще у Зорьки появляются козлята, у овец – маленькие барашки. Вся эта живность, чтобы не замерзла на холодном дворе, оказывалась в избе. Козлята, бывает два, по избе прыгают, на ногах, как на пружинках, прыг – на стол может запрыгнуть, а ты за столом уроки делаешь или картошку ешь. Бывает, по избе куры ходят – во время сильных морозов, их сюда берут. Куры, козленок и барашки бегают – все в одном месте. Правда, это ненадолго.
Вот такая крестьянская жизнь. А летом крыша бывает протекает, не очень-то приятно.
Зимой мы с братом с керосиновой с лампой сидели делали уроки. Весь первый и второй класс старался. Меня этот стресс с учительницей так потряс, что стал очень ее жалеть, что начал хорошо учиться, старался.
С дровами были большие проблемы. Печку надо хорошо топить, дров нет никаких. Ходили в бывший лес и хворост собирали, и разламывали все, что только можно.
В это время немцев от Москвы отогнали, но у немцев остались планы – через Курск, Рязань прорваться в Москву. Вокруг села противотанковый ров вырыли, настроили блиндажей с деревянным накатом из осиновых стволов, и землей засыпали.
Но они оказались никому не нужны и вот, мы их, эти блиндажи разбирали, бревна потом пилили и кое-как топили, или у соседей, которые уехали из деревни, бросили дома – потихонечку то одну палку вытащишь, то другую со двора. Мужчин-то в селе практически не было, мы же, пацаны, совсем маленькие были.
Ну ладно, пережили мы первую зиму, кончил я школу – и началось лето. О, это совсем другая жизнь! Мы подросли, мне было лет десять, а брату двенадцать, и он уже официально работал летом в колхозе конюхом. А я помогал ему. И вот днем, лошади работают, пашут, боронят, а вечером их в ночное гнать надо.
Я уже освоил езду на лошади верхом – не то что, как раньше, на Викторе на этом, на Вите-мерине. А здесь я уже все: «Стоять!» – за уздечку возьму, к плетню ее подгоню, сяду и поехал. Ребята тоже в ночное ездили.
В ночном было очень интересно, костер – мы вокруг него точно, как по Тургеневу, в рассказе «Бежин луг». И лошади ходят кругом, стреноженные прыгают, едят траву всю ночь, а чем свет ни заря, надо их пригонять в конюшню, чтобы они работали.
А мы допоздна сидим с ними и костер жжем. Ребята, которые постарше немного – они закрутят самокрутку самосада, курят. Я тогда курнул один раз, и через некоторое время к этому делу приобщился.
Ночью тишина, только кричат какие-то ночные птицы, мы тихо разговариваем. Мальчик был один у нас, приехал из Москвы к бабушке на лето. Вот удивительно – он прочитал Шерлока Холмса и чуть ли все наизусть знал, и «Пляшущие человечки», «Пестрая лента» и другие рассказы.
