По сути, эволюционная эпистемология, сосредоточив свое внимание на методе поиска научного решения, на психологическом его обеспечении (любопытстве человека, его стремлении к познанию, способности к обучению, вариативности мышления и поведения), выводит себя за рамки эпистемологии. Практически все проблемы, обсуждаемые эволюционной эпистемологией, это проблемы психологии творчества и социологии научного сообщества. Ведь центральное место в ней занимает не отношение научного знания к его предмету, не рациональное соотношение научных теорий (разных знаний) между собой, а формы индивидуального конструирования знания и методы его коллективной оценки. При этом всесторонне рассматривается исключительно абстрактный метод проб и ошибок безотносительно к конкретному содержанию знания. То есть сущность и взаимосвязанность самих эволюционных феноменов – новационных идей, последовательность которых и реализует поступательное развитие знания, – даже не обсуждается. Считается, что ссылки на восходящую к адаптационной активности животных природную человеческую пытливость, заставляющую человека по сотни раз зачеркивать и переписывать несколько фраз, и указания на научные споры, биологическими предшественниками которых можно считать бодания баранов на горной тропе, достаточно для обоснования эволюции научного познания.
Хотя следует признать, что во многом перечисленные претензии к эволюционной эпистемологии имеют терминологический характер. Ее «эволюционность» зависит от того, что мы будем понимать под термином «эволюция»: движение индивидуального познания на локальном промежутке времени от зарождения идеи до формирования теории или историческое развитие знания как социумного феномена? Однако, независимо от ответа на терминологический вопрос, обе эти проблемы должны иметь разрешение: детальное исследование эволюции частного знания и отдельной теории не сможет прояснить природу и закономерности эволюции науки как целостной системы.
Вообще-то, все эти особенности эволюционной эпистемологии полностью соответствуют своему биологическому прототипу – дарвинисткой теории, предметом изучения которой являются не сами эволюционные феномены (системные новации), не их последовательность, взаимосвязанность, закономерность распределения во времени и пространстве, а лишь механизм их локальной реализации. Да и то реализации не значимых эволюционно событий, а мелких приспособлений к частным особенностям конкретного местообитания. А как же эволюция на уровне биосистемы как целой? А как-нибудь… Постепенно. Если в результате отбора мог появиться мелкий адаптационный признак, значит, когда-нибудь так же случайно появятся и значительные системные изменения. Главное, теория отбора это не запрещает…
Как эволюционная биология занимается не анализом исторического движения биосистемы, а лишь изучением биохимического обеспечения изменчивости, по сути, являясь лишь теорией популяционной адаптации к единичным изменениям среды, так и эволюционная эпистемология интересуется не содержанием эволюционирующего знания, а лишь психофизиологией его формирования методом перебора и социологией конкуренции его единиц (теорий) в научном сообществе, то есть психосоциальным антуражем, локально обеспечивающим научный процесс.
Можно отметить, что, хотя в эпистемологии Томаса Куна также не проявлен интерес к эволюции содержательного знания, эволюции идей, она в большей степени, чем эволюционная эпистемология, может претендовать на звание эволюционной. Концепция исторической смены «нормальных» и революционных периодов развития науки отражает, отображает на плоскость научных сообществ реальную эволюцию научного знания. Исследования Куна можно соотнести с системным осмыслением палеонтологических изысканий в биологии: с формальным описанием структуры периодов истории биосферы, закономерностей их смены. Однако, как палеонтология предоставляет лишь эмпирические свидетельства биологической эволюции, так и эпистемология Томаса Куна указывает лишь на структурную специфику истории научного познания.
