Там, где Парнас белеет, свет затмив,
И где Олимп хребтом пронзает тучи,
Вознесся пик, Парнас опередив
И солнце заслонив, Олимпа круче.
Ни музы слуг, ни греческих богов
В число жильцов на гору не попало,
Лишь мизерная кучка чужаков,
Сидящих в соболях на голых скалах.
А скалы, окунувшись в облака,
Уйдя в их сырость, в полумрак колючий,
Не смея возроптать, стоят века,
Не поднимая гребень свой над тучей.
Внушили им, что в камне – жизни нет,
Что камень по-людски дышать не смеет,
Но даст ли ему кто-нибудь ответ:
Так почему ж он, как и все, стареет?
Он к истине стремится, но ответ
Давным-давно потерян под снегами:
Зачем он спрятан в снег на столько лет?
Зачем так прочно скован ледниками?
И скалы потому стряхнуть хотят
Тюремщиков своих на нас, невинных,
И камнепады грохотом шалят,
И снежные срываются лавины.
Но ломятся столы на небесах
От разных яств, от танцев и от смеха,
А там, внизу, лишь молнии в глазах,
И вторит громовым раскатам эхо.
Там чужды наши беды на земле,
Им лишь швырнуть – мы сразу все хватаем,
Пологи покосились, печь в золе,
И злобно смотрит горница пустая.
Мы обратиться жаждем к небесам:
«Отступники, про господа забыли!»
Но только тучи смога видим там,
И слезы льем от непонятной пыли.
В собольих шубах, в бархате, в шелку
Сидят отцы на пике иль на круче,
И видится Парнас им весь в снегу,
