Митю не принимали даже наши прожжённые гаражные мужики, которым, казалось бы, и не должно быть преградой то, что он сидел в тюрьме. Тем более, среди них тоже такие были! Но, видимо, брезговали из-за статьи, по которой он угодил туда. Потому никогда и не подзывали, когда на капоте «Жигуля» делили по стаканам свои крепкие радости. Да и он к ним не стремился. Ни к ним, ни к кому бы другому.
Да что других осуждать, если я сам с ним только здоровался! И порой вот так наблюдал. Он вроде бы куда-то устроился на работу. В пятницу возвращался усталый, понурый, в субботу вообще не выходил, а в воскресенье уезжал с цветами. И возвращался – хмурым. И баллончик был при нём. Из недели в неделю так…
Увязать всё это в логичную историю у меня не получалось. К кому же ездил? Само собой, к женщине. Роковая, нездоровая, изматывающая любовь? Возможно, к даме, которая старше его, или вовсе замужняя. Я перебирал, немного стыдясь, что начинаю гадать, как наши недолюбливающие «лавочного оккупанта» бабушки. Но ясно было, что эти встречи угнетают его всё больше.
Что же, так и буду смотреть? Перевёл глаза на холодильник, где под магнитиком с куполами синели цифры номера батюшки. Я – христианин? Что-то не очень-то похоже, если рядом страдает человек, а я поглядываю и перебираю себе догадки, как в бирюльки играюсь.
– Митя! – я открыл окно, и на меня ещё крепче дохнуло сладостью липы. – Мить!
Он поднял глаза – не на меня, а посмотрел ввысь сквозь неподвижные ветви, словно его позвали из облаков. Когда же я окликнул ещё раз, он нашёл взглядом моё окно на первом этаже. Осмотрелся и спешно тронул карман, баллончик звякнул там шариком.
– Давай чаю попьём!
Он по-прежнему был напряжён и, похоже, не доверял мне. Так обычно ведёт себя косматый незнакомый пёс, которому дружелюбно посвистишь. Похоже, что откажется, надо как-то разрядить обстановку…
– Просто, знаешь… Я тут чаёк купил, как его, с бегемотом! – пачка стояла у меня на подоконнике, и я взмахнул ей. – А, с бергамотом, во!
– С бегемотом? – он улыбнулся. – Ладно, давай. Только за сушками сгоняю!
***
Пока Митя ходил к себе, меня загрызла мысль – а стоило ли? Да и он, видимо, сушки эти придумал для того, чтобы обдумать: идти ли? Двор, узнав, что он побывал у меня, осудит меня и может тоже сделать изгоем. Сделает! Я же нарушу общее негласное правило – не общаться с Митей. Но что мне до всех этих мнений! Что ж все, такие чистые и непорочные мы, что ли?
Хотя и понятно, почему к нему такое отношение. Сидел десять лет, и за что! Такие сроки, сопоставимые с убийством, дают за сбыт наркотиков и всё, что связано с этой грязной темой. Слышал, что в тюрьмах сегодня уже больше половины сидельцев – это те, кто имел связь с наркотиками. В большинстве своём это глупые неоперившиеся ребята, вовсе ещё и не успевшие начать жить, но поверившие обещаниям иметь стабильно высокий заработок, при этом не трудясь. Им никто ничего вовремя не объяснил. Поэтому нашлись те, кто взял их в оборот с такой лёгкостью. И циничной жестокостью…
Раздался звонок, и я, не отпуская эти мысли, пошёл открывать. Забыл снять цепочку, и она натянулась, дверь лишь приоткрылась. Митя отступил к лестнице. Оплошность было не исправить – получилось, что встретил я его, как опасного незнакомца, а всё эта привычка с накинутой цепочкой, что осталась ещё с девяностых годов.
– Митя, ты куда! Заходи!
