Родных у Вани Зимина не было. Стали решать, как его похоронить.
Дело в том, что в те дни Петроград был, по существу, на осадном положении. Ходить по центральным улицам города было опасно, на любой дороге к кладбищу можно нарваться на разъезд пьяных казаков, патруль юнкеров, которые могли встретить плетками и свинцом.
Чем бы все это кончилось, сказать трудно, если б в мастерскую не заглянул мой старший браг Илья, минер Кронштадтского учебно-минного отряда. От пришел ко мне вместе со своим товарищем, тоже матросом. Узнав о нашем горе, они решили помочь.
Моряки действовали весьма хитроумно. Нашли извозчика, надели на Зимина тельняшку, матросскую бескозырку. Пролетка двинулась в сторону Конногвардейского бульвара, что неподалеку от второго флотского экипажа, куда казаки и юнкера и нос боялись сунуть. Илья сидел справа, его товарищ – слева. Они прикинулись хмельными, а между ними, будто спящий, лежал Зимин.
Мы провожали пролетку глазами до дома Пять Углов, потом она повернула в сторону флотского экипажа и скрылась из виду.
И кажется, именно в тот час, в час прощания с Ваней Зиминым, я окончательно распрощался и с юностью…
Наступил сентябрь 1917 года. Спрос на шпоры с малиновым звоном упал. Мастерская закрылась. Мы остались без работы.
Времени свободного было много, и я стал часто бывать у старших братьев – Петра и Ивана, которые, как и Илья, служили на Балтийском флоте. Именно от них я впервые услышал о Ленине, у них прочитал Манифест Коммунистической партии, познакомился с большевистскими газетами и листовками. Конечно, понять всю глубину идей Манифеста мне в ту пору было не под силу, но то, что пролетариату действительно нечего терять, кроме своих цепей, приобретает же он весь мир, что решающая роль в борьбе против капиталистов и помещиков принадлежит рабочему классу, я усвоил твердо.
Стал ясен мне и конкретный смысл большевистского лозунга: «Мир – хижинам, война – дворцам».
В один из дней я отправился в Кронштадт, чтобы повидаться с братьями. Илью на месте не застал. Он был в карауле. Недолго раздумывая, я лег на его койку и уснул. Проснулся от сильных толчков в спину, вскочил. Передо мной стоял матрос.
– Чуйков, почему ушел из караула?
Он, конечно, обознался – мы с братом были очень похожи. Я спокойно ответил:
– Я Чуйков Василий, родной брат Ильи.
Матрос этот, как я узнал после, был членом отрядного комитета. Он тут же стал расспрашивать меня:
– Как дела у тебя, зачем здесь?
Я рассказал ему о своих думах, ничего не тая. Даже признался, что ищу случая добыть оружие, чтобы отомстить Керенскому за гибель моего лучшего друга. Моя откровенность, очевидно, понравилась собеседнику. Он попросил меня зайти как-нибудь в комитет. Когда пришел брат, я рассказал ему о беседе с матросом, фамилию которого забыл спросить.
– Это товарищ Кузьмин, – ответил Илья. – Замечательный человек, большевик.
…И вот я снова отправился в Кронштадт. Илью я нашел быстро и едва успел сообщить ему о том, что работу все еще не нашел, как к нам подошел Кузьмин. Узнав, в чем дело, он предложил мне остаться в Кронштадте, в учебно-минном отряде. Я растерялся. Стать моряком в семнадцать лет, да еще кронштадтским… Что может быть заманчивей?
– Согласен, спасибо!
От одной лишь мысли, что буду носить флотскую форму, захватило дух…
Через два дня сундучок с пожитками был перевезен в Кронштадт. Меня, как и обещал Кузьмин, зачислили матросом в учебно-минный отряд.
