Так началась моя новая, военная жизнь.
Перед Октябрьским восстанием раза два ездил в Питер, на Обуховский завод, к своим землякам-рабочим, узнать, какое у них настроение. Посылал меня туда с этим партийным заданием Кузьмин. Было ясно: обуховцы активно готовятся к выступлению и с нетерпением ждут сигнала.
23 октября началось формирование отрядов моряков-кронштадтцев. Отбирали каждого персонально. Одним предстояло отправиться во второй флотский экипаж, другим – на Балтийский судостроительный завод. Но меня почему-то не включили ни в один из отрядов. Об этом, вероятно, позаботился старший брат Илья. Сам он уехал в Питер с первой группой. Мне было очень обидно – ведь я тоже мог бы разоружать юнкеров. Но обижаться долго не пришлось – через день прилетела радостная весть: вооруженное восстание, руководимое Лениным, победило!.. Нашему ликованию не было предела. В те же дни мы узнали о судьбе второго старшего брата, Ивана, которого потеряли из виду еще несколько месяцев назад. Оказалось, что он в июле попал в тюрьму. Его держали в камере смертников – Иван назвал Керенского предателем революции, палачом рабочего класса. Суд приговорил Ивана к расстрелу, но привести приговор в исполнение тюремщики не успели.
Наступила зима. Финский залив и Неву сковало льдом. Многие моряки перешли из Кронштадта в Питер, где выполняли задания советского правительства. Время было тревожным. Подняли головы враги революции. Они саботировали выполнение решений народной власти, организовывали мятежи. Партия бросила на борьбу с ними наиболее надежные отряды моряков Балтийского флота. На этот раз Илья взял меня с собой. Нас послали на охрану поездов, следующих по железной дороге Москва – Саратов, откуда главным образом подвозился хлеб для центра России. Январь и февраль мы провели на колесах – в теплушках хлебных поездов.
В феврале получили от отца письмо:
«Мироеды, бывшие чиновники, купчишки смущают народ против Советов. Мне мстят за вас. Намедни подожгли ригу. Она сгорела. Семья осталась без хлеба. Нужна ваша подмога…»
Илья в тот же день взял краткосрочный отпуск.
– Едем домой, к отцу! – сказал он мне.
– Надолго?
– Посмотрим.
…Село Серебряные Пруды раскинулось в долине реки Осетр. На правом берегу размещалась его центральная часть. Прямые улицы с домами под тесовыми и железными крышами, высокие заборы. В центре площадь с торговыми дворами и каменными постройками – магазины, лавки, склады. Здесь жили богатые мужики, торговцы, прасолы, мастеровые. Слева, на другой стороне реки, по косогорью и в низине, – разбросанные как попало домишки, избы с ветхими оградами. Эта зареченская часть села называлась Кайманьевской вытью. Здесь жила беднота. Лишь дом моего отца Ивана Ионовича Чуйкова, имеющего огромную семью – восемь сыновей, четыре дочери, выделялся среди двухоконных изб слободы – он был крестовый, с шестью окнами. Ворота на дубовых столбах, вкопанных навечно. Отец, физически сильный и очень энергичный человек, всю жизнь не мог выбиться из нужды, но не мирился с ней и, напрягаясь из последних сил, строился по-солидному, прочно. В селе его звали «силач Ионыч». Когда, бывало, слободы сходились стенка на стенку, отец вставал в середину, и никто не мог устоять против него: кулак пудовый, удар резкий и точный. Но теперь ему было не до кулачных боев: сгорела рига, не осталось ни мешка семян на весенний сев, ни меры зерна на помол.
