Оговоримся: от этой картинки разит благодушием свободного человека сегодняшнего дня. В тот момент все эти физкультурные подвиги повергли меня в уныние. Это был подлинный Carpe diem; зэки вели себя так, как будто они были на свободе – но это было не так! Не было мне места среди них! Я был заключенный, я был жертвой несправедливости, и, исходя из того, что я видел в РЧ, то же относилось ко многим из них; как они могли забыть о своей несвободе и тупо пинать мяч?
Итак, я направился назад в камеру, подальше от этого золотого солнечного света, чтобы предаться своим темным мрачным мыслям. В камере меня ожидали двое здоровенных жирных египтян. Не знаю, за что они сидели, но итальянское правосудие напугало их до смерти; они трещали не затыкаясь на арабском и с непонятно паническим выражением сжимали до белизны в костяшках свои огромные чемоданы. На меня они поглядывали со страхом и ужасом, что мне также было непонятно, ибо сложения я тогда был достаточно щуплого; разве что зарос как дикобраз… В те наивные годы мы не знали таких тюремных ритуалов, как полотенце под ноги при входе и, как его, «отправляющего»? «направляющего»? Но, кто знает, вдруг действительно – всего лишь за неделю – «Реджина Чели» придала мне вид «бывалого»? Пару раз они посмотрели поверх головы, что навело меня на мысль, что они рассматривали меня как первую ласточку, разведчика, который их должен был проверить на вшивость. Такой оборот меня совершенно устраивал.
Для закрепления преимущества я растянулся на койке и уставился на них с бандитской наглостью. Эх, беломорину бы сейчас перекатить из угла в угол!
– Ma che guardate? [Чо уставились?] – Я сплюнул. Концентрация на роли напрочь забила обычные сомнения о временах и спряжениях. – Che volete, mannagia, eh? [Чо надо, мать вашу?]
Они не то чтобы затряслись, но пукнули прилично.
– No speaka Italiano, – забормотал один. – You speaka English? Please, we want no problem.
