- Просто раньше вы мне такого не рассказывали!
- При дворе с вами неизбежно произойдет множество такого, чего раньше не происходило. Так неужели всем следует знать, что вы по этому поводу на самом деле думаете?
Как ни противно признавать, но она права. Я старательно устыдилась, но тетушка все равно осталась недовольной:
- Воспитанной сьёретте следует показывать стыд, когда она слышит о всяческих старинных неприличностях. Стыд, а не кошачье любопытство!
Возлежащая на теплом от солнца подоконнике тетушкина пушистая любимица тихонько мяукнула, будто спрашивая, не о ней ли речь.
- Ах, да причем здесь ты! – досадливо отмахнулась тетушка. Кошка поглядела на нее презрительно, давая понять, что уж она-то всегда причем, и снова ткнулась мордой в лапы. – Эти отборы стали, конечно, не единственной, но одной из причин того самого восстания знатных фамилий, во время которого мы лишились старого замка. – тетушка резко отставила чашку и сцепила пальцы.
Я во все глаза уставилась на это почти невероятное для несгибаемой старой дамы проявление чувств.
- Отборы сохранились, но со временем приобрели не столь вопиюще бесстыдный характер, все больше напоминая светские сезоны и дебютные балы наших соседей. – тетушка продолжала разглядывать сцепленные пальцы. – Их стали проводить каждый год: юноши присматриваются к девушкам, родители девушек – к юношам, действующая королева отбирает новых фрейлин, королевский комендант – гвардейцев… Кроме того единственного, который и впрямь получает титул королевского отбора: когда женится король или наследник престола. И осчастливливает супружескими узами сподвижников своего царствования! Верных… или неверных, тоже бывало… - она стиснула пальцы до побелевших костяшек. – Мне пишут из столицы – нынешний отбор объявлен королевским.
Я медленно и аккуратно вернула чашку на блюдце. Не знаю, сумела ли я совладать с лицом, но расплескать чай и впрямь было бы верхом неприличия.
- Его величеству пятнадцать лет.
- При дворе предпочитают говорить «почти шестнадцать». – блекло улыбнулась тетушка, и я поняла, что она… боится. Моя невозмутимая и непоколебимая тетушка – боялась! Мало того – позволяла мне это заметить! – Как вы знаете, несмотря на долгое отсутствие при дворе, у меня в столице еще остались подруги по пансиону.
Тетушка запустила пальцы в конверт, и вытащила не одно, а сразу четыре письма с отчеркнутыми ногтем строчками. Разложила их на чайном столике, как полководец – карты.
– Главная причина в дочери герцога Гардеро.
- И что с ней?
- Ей скоро двадцать.
- Полагаю, при дворе предпочитают говорить «минуло девятнадцать». – пробормотала я, всматриваясь в бисерный почерк тетушкиных подруг. – Разница в четыре года между ней и королем все равно никуда не денется, а тянуть с замужеством герцогессы еще год будет откровенно неприлично.
Я пока еще не понимала, почему тетушка так взволнована, ведь этот союз никак не касается наших планов. Но спрашивать не стала – раз взволнована, значит, касается.
- Сподвижники, дорогая племянница, сподвижники… - вздохнула она.
- У юного короля и сподвижники наверняка юные. Их гувернеры за такую шалость, как женитьба, коленями на горох не поставят? – не удержалась я.
- Оставьте неуместные шутки! – тетушкино раздражение было настолько велико, что она даже позволила себе стукнуть кончиками пальцев по столу. Для меня этот негромкий хлопок прозвучал как взрыв, враз разогнав и без того напускную веселость.
