– А теперь иди к себе, белоснежка.
И я и впрямь отшатнулась от него, как если бы мне опять пощёчину зарядили. Ведь он же сказал «белоснежка».
Белоснежка…
Мне!
Сердце билось, как заполошное, пока я бежала прочь из сада, затем взлетала по лестнице вверх, и так до самой комнаты, где, закрывшись изнутри на замок, прижималась к двери ещё очень и очень долго. В голове, как на повторе, звучало хриплое: «Белоснежка». Как в прошлый раз. Когда я застукала его с одной из многочисленных любовниц в самый ответственный момент.
Белоснежка…
Я думала, это он так к той блондинке обратился, а получалось… ко мне?
Или это я на эмоциях придумала себе то, чего нет? Может он так вообще ко всем женщинами обращается? Нравится ему. Навроде того, как другие называют всех малышками, крошками, детками и прочими идиотскими ласкательными прозвищами. Да, наверняка именно так. По крайней мере, в это поверить куда проще, чем в то, что Касьян Царский вдруг решил выделить меня в веренице своих бесконечных женщин.
Б-р-р, нет уж! Я против!
Хватит с меня Дженгиза. С ним бы как-нибудь разобраться. Так что, тряхнув головой, я направилась сперва в душ, а затем спать. Завтра. Я обо всём подумаю завтра. Хватит с меня на сегодня всего этого.
– Подойди ко мне, – доносится до меня как из-под толщи воды знакомым мужским голосом.
Он пробирает до самых мурашек, отдаётся щекочущим ощущением внизу живота, заставляя моё сердце биться всё чаще с каждым новым шагом, что я делаю по направлению к массивным офисным дверям.
– Ближе, – слышится снова, и я невольно прибавляю в скорости. – Подойди ещё ближе, Белоснежка.
Сердце уже не просто бьётся. Оно захлёбывается в собственной крови, отсчитывая свои последние удары вместе с тем, как всё меньше остаётся расстояния до мужчины, чей один только голос зарождает во всём моём теле дикий голод.
– На колени, – добавляет он заметно хрипло, и я сама не замечаю, как и правда оказываюсь перед ним стоящей на них.
Взор карих глаз тут же врезается в меня с такой жадной алчностью, будто это самое лучшее, что он видел в своей жизни. Голова начинает кружиться лишь от того, как ярко ощущается на мне этот взгляд. Словно Касьян не просто смотрит, а прикасается. Медленно ведёт пальцами по моим скулам, царапает мозолистыми пальцами пересохшее горло, обводит ими глубокий вырез бесстыже-алого наряда, спускается ниже по моему вмиг напрягшемуся животику к самой развилке между бёдер. Да там и остаётся.
– Задери подол, – велит властно.
И я, не смея ослушаться, дрожащими пальцами берусь за край платья, медленно приподнимая его до самой талии.
– Хватит.
Замираю. И почти не дышу, сгорая от стыда и смущения, когда его взор сосредотачивается на том, что он не должен был никогда увидеть. На мне нет трусиков. Возникает желание прикрыться, но я не смею, покорно ожидания нового приказа. И тот не заставляет себя ждать.
– Раздвинь ноги шире. Приласкай себя.
И я, едва сдерживая тайную дрожь удовольствия, вновь беспрекословно исполняю мужское веление. Мне одновременно страшно и приятно от мысли, что Касьян смотрит на меня в этот момент. Это так порочно и неправильно и вместе с тем до невыносимого возбуждающе, что я не могу сопротивляться этому греховному соблазну. Более того, я жажду испить этот грех до дна, как ни что другое на этом свете.
Пальцы ложатся на уже влажную плоть и принимаются скользить по ней в самом медленном из всех темпе. Просто потому, что я точно знаю, именно так нравится ему. Когда я схожу с ума от желания и мучаюсь от невозможности получить разрядку. Тяжело дыша, я хватаю ртом воздух, в попытке хотя бы так компенсировать недостаток всех ощущений, продолжая неспешно водить пальцами по уже откровенно мокрым лепесткам.
