– И ты хочешь этого не допустить? Получится ли? – усомнился Серафим.
– Я хочу сохранить в памяти землян нашу войну. Про то, что что-то построили на участке, которым Перфицида отблагодарила своего героя, будут помнить в лучшем случае два поколения. А памятник на участке, который отдан в разработку, будет стоять тысячи лет. Не веришь? Скоро увидишь. Кстати, один из памятников, на твоем участке, самом маленьком, двести на двести метров, будет стоять в этой степи и будет хорошо виден со смотровых вышек, посещение которых обязательно для туристов.
Мимо станции на невысокой скорости, громко пыхтя, пуская клубы черного дыма и постукивая на стыках, проехал паровоз с пятью пассажирскими вагонами. Внимание братьев переключилось на него.
– Это что? Настоящий дым и копоть? В паровозе жгут уголь? – поразился Серафим.
– Нет, – засмеялся Петр. – Эта копоть искусственная и совсем не мажется. Да, на паровозе есть уголь, и перед отправкой в путь перед туристами показательно бросают пару лопат в топку, где горит огонь. Но вообще двигатель электрический. Пошли, нам можно трогаться. На этот раз мы тоже поедем на электрической тяге, так намного быстрее будет.
…Площадка, на которой братья оставили катер, находилась у дороги, а к ней почти вплотную примыкал лес. Они шли по высокой траве: Петр уверенно, Серафим – боязливо, при каждом шаге выискивая место, куда ставить ногу.
– Давай быстрее! – поторопил Петр. – Да не бойся ты, примятая трава скоро встанет. Поражен?
– Да, – признался Серафим. – Столько цветов, сколько насекомых летает и ползает! Сколько звуков вокруг!
– Видов растений на Земле в сравнении с Перфицидой больше в шесть раз, видов животных – в семь раз.
Они пересекли небольшую полоску травы, отделяющую дорогу от леса, зашли в тень высоких раскидистых деревьев с черно-белыми стволами. Через двадцать метров деревья разошлись в сторону, и взору братьев открылась большая поляна. В ее середине стояло несколько пней. Петр сел на один, махнул рукой, предлагая брату расположиться на втором пне. Они замерли. Поляна и лес жили своей жизнью. На легком ветру шуршали листья деревьев, пятнами по траве прыгали солнечные лучи, стрекотали кузнечики, жужжали пчелы, шмели и мухи, тонко пищали комары, беззвучно махали разноцветными крыльями бабочки.
– А воздух какой! А небо! – жмурился от удовольствия Серафим.
– Красота! – поддакнул Петр. – Был на Земле такой поэт в двадцатом веке, Есенин. Он писал про небо: «Только синь сосет глаза».
– Очень точно сказано, – согласился Серафим. – Но мы же сюда не зря пришли. Ты меня привел не любоваться, как ты сказал, березовой рощей.
– Почему, и за этим тоже. Но и про дело не стоит забывать. Вон там, где заканчивается поляна, начинается участок, он тоже небольшой, двести на двести метров, для разработки.
– Слушай, – задумчиво сказал Серафим, – такая красота пострадает. А нельзя отменить твою эту самую разработку? Да мне вообще не нужна никакая награда от Перфициды.
– Нет, – ответил Петр. Его голос зазвенел металлом. – Обратной дороги нет. Ты сам подписывал документы.
– Но я не представлял, что это такое, – попробовал протестовать Серафим.
– Да ты и сейчас не представляешь. Хватить сидеть, сопли распускать. Надо лететь дальше.
…Катер сел на площадку почти на вершине горы. Высшая точка была немного выше, и представляла собой скалу метров в 50 высотой. Дорога ее обтекала и полого опускалась вниз с двух сторон.
