- Только успокойся, - Вертинский начал разговаривать со мной как с буйной душевнобольной. – Выпьешь чего-нибудь?
Имел в виду он вряд ли валерьянку или пустырник. Питок из меня еще тот, но сейчас надо.
- Что-нибудь не сильно крепкое, - ответила и снова уставилась на фото.
Полдня у меня было ощущение, что Олег Львович водит меня за нос с этой кражей, но сейчас оно пропало. Или мою интуицию заглушили неожиданно свалившиеся события, или Вертинский говорит правду.
Перед носом появился бокал, судя по всему, с белым вином. Я почти залпом опрокинула половину и сказала:
- Олег Львович, вы собираетесь говорить?
Вертинский снова отошел к бару, налил себе виски и устроился на высоком стуле напротив меня, гоняя стакан по столешнице.
- Я даже не знаю, с чего начать, чтобы ты поняла правильно.
- Можно начать вот с чего, - откинулась на спинку, готовясь к долгому разговору, - мы встретились сегодня случайно?
- Нет, - вздохнул Вертинский.
- Козел ты, - вырвалось у меня, на что получила удивленный и чуть насмешливый взгляд. – Картина из галереи у тебя?
- У меня, - теперь Олег Львович даже восхитился. – Как поняла?
- Сложила два плюс два. Картина была лишь предлогом, чтобы познакомиться со мной, так? – вопрос был риторическим, и я не ждала на него ответа. – Я оценила креативный подход, таким способом со мной еще ни один мужчина не знакомился.
О, как мне быстро в голову ударило вино, но и расслабило.
- Я уникум, - улыбнулся Вертинский.
- А по-моему, ты просто ненормальный. Я все еще жду объяснений.
- Его звали Петр Александрович Борисов, мы познакомились в июне девяносто четвертого…
- Ну и память, - покачала я головой.
- Тот день стал судьбоносным для меня. Черт, - Вертинский взъерошил волосы и снова стал похож на уличного художника. – Наверное, стоит углубиться еще дальше.
- Я пока вообще ничего не понимаю, но слушаю.
- Семейка у меня была не самая социально благополучная. Меня даже забыли отдать в школу, представляешь? Родители в вечном запое, я вечно голодный и в побоях. Отец умер, когда мне было шесть, замерз в сугробе пьяный. Мать горевала недолго и притащила в нашу комнату в бараке какого-то мужика. Он начал меня учить вытаскивать кошельки у беспечных граждан, и в восемь лет я уже был знатным карманником. Пока не попытался умыкнуть кошелек у Петра Александровича.
Олег (раз уж мы перешли на ты) замолчал, глядя в окно, а у меня снова сложилось впечатление, что я попала на страницы романа. Жизнь такой не бывает, она размеренная – работа, дом, встречи с друзьями. По крайней мере моя. И моих знакомых. Но я уверена, что это только присказка, а сказка впереди.
- Он схватил меня за руку, - продолжил Вертинский. – И я уже по привычке вжал голову в плечи, ожидая удара… Но Петр усмехнулся и спросил, зачем мне его кошелек. От неожиданности я и выпалил, что хочу насобирать денег, свалить от матери и ее сожителя и купить холст и кисти. Я не все деньги приносил домой, кое-что себе оставлял, припрятывал. И когда я озвучил последнее желание, Петр удивился. Конечно, кто бы мог подумать, что мальчик, который вытаскивает кошельки на рынках и вокзалах, мечтает об искусстве.
Занимательная история жизни Вертинского, почти из грязи в князи. Или Петр Александрович оказался прямо-таки феей крестной. Олегу определенно стоит написать мемуары, думаю, они бы пользовались спросов. Но пока я не понимаю, при чем здесь я. Даже если этот Петр мой отец, что с того?
