Однажды мне позвонила дама с глубоким грудным голосом, который сразу же, с первых звуков покорил меня. Он как бы окутывал собеседника и одновременно пронизывал. Если бывает женский звонкий бас, то это был он. Как-то так, Толик, точнее не могу сказать, честно.
Я сразу же представил себе, что дама с таким объёмным голосом имеет соответствующего размера грудь. Тут я имею в виду грудную клетку, а не то, что ты мог подумать, когда прочёл, или я подумал, когда написал.
– Юрий Афанасьевич?
– Да, это я.
– Вы директор предприятия ООО «Удалой сварщик»?
– Пока да.
– Очень приятно. Вы сейчас заберёте меня на перекрестке Литвинова и Красина.
В трубке слышны были и мужские голоса с отработанными командными интонациями. Становилось интересно.
– Хорошо, согласен, заберу и…
– И мы поедем на Ваше предприятие.
– Там скучно, девушка. Там железки и грубияны.
– Ничего. Со мной и грубиянам всегда весело (одобрительное хихиканье мужских голосов).
– А как я Вас узнаю, прекрасная незнакомка?
– Легко. Я буду в форме.
Я подумал, что это не самая лучшая примета для меня, человека, который «в форме» с годами бывает всё реже.
– И всё-таки, что за форма? Вы армия, милиция, или что серьёзнее?
– Гораздо серьёзнее. Позвольте представиться – инспектор по пожарной безопасности, лейтенант Сокольская. Яна Михайловна. – В трубке загоготали мужские голоса.
Тут я, как ты, Толик, понимаешь, сильно приуныл. Прежний инспектор Юра как-то давал о себе знать заранее. Мы успевали подмести и накрыть стол.
Подъехал к назначенному перекрестку. Юная девушка, действительно, в форме. Погоны, брючки, туфли казённые, но маленькие, по ноге. Стесняется. По телефону держала себя бодренько потому, что рядом были сослуживцы, надо было соответствовать. А передо мной, как выяснилось, и не очень надо, я сам соответствую. Мне даже стало её чуть жалко.
Ну и, конечно, ещё голос. Я был покорён этим голосом, как сейчас бывают покорены члены жюри соответствующей передачи. Он шёл из глубины грудной клетки, откуда-то аж из зоны таза. Впрочем, у Яны Михайловны – не таза, а изящного девичьего тазика.
Мы разговорились. Через десять минут дороги напряжённость пропала. В институте Яна Михайловна играла в драмкружке. Роковых женщин. Падая на колени, она восклицала: «Аркадий, я хочу услышать правду от Вас: теперь Вы меня не полюбите? Никогда?..» Режиссера радовало, что у её голоса от природы есть специальный режим, он называл его – «роковой».
В машине со мной Яна Михайловна говорила обыкновенным меццо-сопрано.
Приехали в нашу мастерскую.
– Ну вот, ходите, рассматривайте, – пригласил я. – Тут вот трубы круглые, тут прямоугольные. Прямоугольник – это располневший квадрат, как Вы помните из школы. А тут листы.
– Глисты?!
– Нет, глисты – органика. Органика пожароопасна, поэтому её не держим. А листы – нет. Вот они, железячки.
Обходя стопку листов в грязной, жирной эмульсии, Яна Михайловна пошла вдоль стены. С каждым шагом тон её становился официальнее.
– О, а у вас подрозетник из фанеры!
– Увы, из фанеры… – я развёл руками. – Фанера ток не проводит, нам это нравится.
Напрасно я не скрыл сарказма в тоне. Яна Михайловна заговорила инспекторским тоном.
– Вы, Юрий Афанасьевич, не представляете, сколько в нашей области в этом году пожаров из-за подрозетников! Нам каждый день читают оперативки.
– Верю, – послушно согласился я. – Поэтому у меня дома подрозетники из самана.
