Тру́дно сказа́ть, убеди́л ли оте́ц Илларий церко́вное нача́льство го́рькими слова́ми, и́ли те про́сто махну́ли на него́ руко́й, не жела́я свя́зываться с я́ростным спо́рщиком, име́вшим покрови́тельство при патриа́ршем дворе́, одна́ко разреше́ние на учи́лище он получи́л. Разуме́ется, что, как то́лько два го́да наза́д в оби́тели появи́лся оте́ц Фео́на, обра́дованный игу́мен без вся́кого испыта́ния и, не дожида́ясь разреше́ния, назна́чил ему́ послуша́нием преподава́ние три́виума , а чуть по́зже, сосла́вшись на го́ды и сла́бое здоро́вье, переда́л ему́ и своё заня́тие квадривием . Возраже́ние Фео́ны, говори́вшего, что он никогда́ не́ был «ма́стером гра́моты» и не име́л в э́том де́ле никако́й сноро́вки, настоя́телем, хорошо́ изучи́вшим про́шлое но́вого по́слушника, бы́ло оста́влено без внима́ния. Так поми́мо свое́й во́ли оте́ц Фео́на стал учи́телем монасты́рской шко́лы.
Учени́к за спино́й зако́нчил бормота́ть пройдённый уро́к. Мона́х оберну́лся и осмотре́л свою́ «дружи́ну». Больша́я шко́льная ко́мната была́ хорошо́ освещена́. Де́вять дете́й от семи́ до пятна́дцати лет: три де́вочки и шесть ма́льчиков сми́рно сиде́ли на ла́вке за гру́бо по-дереве́нски сколо́ченным столо́м и смотре́ли на учи́теля во все глаза́, заворожённо и пре́дано. Ря́дом с ни́ми, на резно́м сту́ле во главе́ стола́ восседа́л ма́ленький, сухо́й и жёлтый как осе́нний лист и́нок, помога́вший Фео́не с нау́ками. Учи́л он чте́нию, письму́ и зако́ну Бо́жьему, а бо́льшего от него́ и не тре́бовалось. Чуть поо́даль прислони́вшись к стене́ дрема́л на высо́ких ко́злах, сто́рож Некрас, превы́ше всего́ в шко́льном обуче́нии цени́вший церко́вное песнопе́ние. Все остальны́е дисципли́ны мгнове́нно погружа́ли его́ в глуху́ю тоску́ и трево́жный, угнетённый сон. Вот и сейча́с, слу́шая школяро́в, откры́в рот и запроки́нув го́лову, он и́зредка похра́пывал, слегка́ ударя́ясь заты́лком о кра́шенные до́ски сте́ны.
– Спаси́ Христо́с! – сказа́л Фео́на, перекрести́вшись, – Ви́жу усе́рдие ва́ше, де́ти мои́. А тепе́рь по обы́чаю да́бы продо́лжить заня́тия, сотвори́м моли́тву Го́споду!
Все находи́вшиеся в ко́мнате, включа́я второ́го учи́теля и ра́зом пробуди́вшегося Некраса, вскочи́ли на но́ги, поверну́лись к иконоста́су и хо́ром на ра́зные голоса́ затяну́ли:
– Го́споди Исусе Христе́ Бо́же наш, содетелю вся́кой тва́ри, вразуми́ мя и научи́ кни́жного писа́ния и сим увем хоте́ния Твоя́, я́ко да сла́влю Тя во ве́ки веко́в, ами́нь!
Три́жды сотвори́в кре́стное знаменье на потемне́вшую от вре́мени ико́ну Спа́са Пантократора , ученики́, вы́строившись в заты́лок, гусько́м пошли́ к ста́росте шко́льной дружи́ны, жи́листому и поджа́рому с рука́ми как за́ступы по́слушнику, кото́рый со слова́ми: «Го́споди благослови́» выдава́л ка́ждому кни́ги, по кото́рым предстоя́ло сего́дня учи́ться. Поблагодари́в ста́росту, де́ти шли на зара́нее определённые места́м за дли́нным учени́ческим столо́м и степе́нно расса́живались, гото́вясь к уро́ку. Ритуа́л э́тот был привы́чен и соблюда́лся неукосни́тельно изо дня в день на протяже́нии мно́гих лет и вряд ли обеща́л поменя́ться в обозри́мом бу́дущем. Шуме́ть, толка́ться и производи́ть други́е «неустро́йства» шко́льникам запреща́лось категори́чески.
Впро́чем, сего́дня наруши́телем поря́дка, неожи́данно вы́ступил тот, кто был при́зван за ним следи́ть. Шко́льный ста́роста Дими́трий со всем полага́ющимся к тому́ благочи́нием откры́в тяжеле́нный око́ванный ме́дью «Шестоднев» , сра́зу округли́л глаза́ то́чно уви́дел в кни́ге не́что крамо́льное, от кото́рого потеря́л дар ре́чи. Ме́жду страни́ц лежа́ло резно́е указа́тельное «древцо», находи́ться кото́рому здесь бы́ло реши́тельно невозмо́жно, но ви́димо э́тим преступле́ние про́тив шко́льного уста́ва не ограни́чивалось. Ста́роста расте́рянно вгля́дывался в жёлтые страни́цы стари́нного фолиа́нта и мыча́л не́что нечленоразде́льное.
