Иеромонах изумлялся виду сельчан. Было ощущение нереальности: мужики бородатые, в мятых каких-то сапогах, женщины в совершенно нелепых сарафанах, более всего удивляла одежда детей, обычно даже в самых отдаленных деревнях одевающихся относительно по-современному, местные же ходили в грубых едва ли не домотканых рубахах навыпуск и бесформенных штанах. «Попал ты, отец, к старообрядцам, – вздохнув, подумал отец Илий, – а то и того хуже».
Чтобы добраться до колодца, пришлось идти через всю деревню. Прошли мимо разрушенной церкви из красного кирпича. Свод провалился внутрь, из четырех малых куполов остался только один, да и тот без креста, остальные осыпались, едва намечая место где были, колокольня походила на оплывшую свечу, алтарная часть так же разрушилась, обнажая внутренности Святая Святых. Проходя мимо церкви, монах перекрестился.
– Ты эт чаво? – подал голос мальчик.
– Храму поклонился, – ответил отец Илий. – Очень жаль, что ваши отцы не отстроили церковь, это же такая радость и благодать!
– Глупый ты, – повторила очередной раз очевидную для нее истину девочка.
Прошли и мимо еще одного культового сооружения, в отличие от руин церкви оно находилось на окраине деревни у самого леса, так что разглядеть его не представлялось возможным. Оно было высокое, громоздкое, побеленное, и, что удивило монаха, с плоской крышей – и это в снежном Приуралье.
– А это что? – спросил он у детей.
Девочка промолчала. Мальчик опять ухмыльнулся, и хотел было что-то сказать, да тоже промолчал.
Набрав воды, троица устремилась обратно.
Еду готовили молча, только старуха отдавала редкие приказы. Отец Илий чувствовал себя чужеродным телом, но был заинтригован деревней, поэтому к «Ниве» своей не спешил.
– Брат, – обратился он к бородачу со странным прозвищем Снегирь, – я ехал в Березовку, подскажи, как добраться?
– Березовка? – переспросил бородач, снова взглянув на старуху. – Была такая деревня, знаю.
И замолчал.
– Как была? – не понял монах.
Но до того как сесть за стол бородач более не проронил ни слова.
– Слава господину! Кланяемся защищающему нас! – сказала старуха, когда стол был накрыт.
– Отче наш… – начал было вполголоса отец Илий молитву перед вкушением пищи, но был одернут бородачом.
– Молчи и ешь!
Молитву монах докончил молча, мысленно благословил пищу, сел и молча ел, как и было рекомендовано.
Чай оказался вовсе не чаем, а неприятного вкуса травяным напитком, от которого заболела голова. Но соблюдая правила приличия Илий нос не воротил, все пытаясь продумать как бы начать разговор.
– Брат мой, – снова он обратился к бородачу, и снова заметив, что обращение это ему не нравится, – когда мы ходили с твоими детками за водою, проходили мимо белого… хм… храма, что на окраине леса. Что это за храм, и какому богу вы поклоняетесь?
Бородач бросил гневный взгляд из-под бровей. Старуха, которая была, скорее всего, матерью бородача, встала, так и не допив чай.
– Луна, Ясень, быстро мыть посуду, – приказала она.
Дети засуетились у стола, побросав ложки и недоеденную картошку.
– А тебя, гость, – она выделила интонацией «гость», – я бы хотела попросить.
И замолчала, так и не уточнив, о чем хотела попросить.
Иеромонах Илий сидел за опустевшим столом, бородач ушел, старуха молча делала свои старушечьи дела. Уже подумывая, что его мечты подражать в подвиге святому Николаю, просветителю Японии, и святому Макарию, просветителю Алтая, не более чем пустая гордыня, ведь даже с русскими он не смог найти общий язык. Встав из-за стола, Илий поблагодарил про себя Бога за пищу, поблагодарил вслух старуху и, взяв портфель, направился к выходу.
