– Куда, болезный? – спросила старуха, на мгновение, перестав быть старухой, а став бабушкой.
– Уже день, – извиняясь, сказал отец Илий, – я вам премного благодарен, но мне необходимо добраться до ночи в Березовку.
– Нет Березовки, – грустно сказала старуха, еще более превращаясь в семидесятилетнюю старушку, уставшую и согбенную, – ничего нет.
«Несчастные сектанты, – вздохнул иеромонах, – изолировавшие себя от мира, отлучившие себя от Бога».
– Матушка, есть и Березовка, и мир есть, и Всемогущий Бог, любящий нас, и слава и красота и правда Его пребывает во век, – почему-то он процитировал 110 Псалом, – милостив и щедр Господь.
Отец Илий подождал мгновение, поправил лямку портфеля и вышел из комнаты.
– Болезный, – услышал он тяжелый вздох бабушки.
Но за порог дома монах так и не переступил.
– Матушка, – обратился он к старухе из сеней, – все здесь очень странно и для меня непривычно. Могу ли я задать вам несколько вопросов?
– Нет, – бросила, даже не повернувшись, она.
– В вашу деревню я приехал уже ночью, – отец Илий решил быть настойчивее, – стучался в несколько домов, но все были пусты. Как и ваш. Куда вы все уходили все?
Старуха молчала, продолжая неспешно копошиться у стола, перебирая пучки сушеных пахучих трав.
– И еще. Ночью здесь творилось что-то невероятное…
Старуха застыла, прислушиваясь, но так и не обернулась.
– Всю ночь что-то грохотало… – отец Илий аккуратно подбирал слова, – думал гроза с градом, но на улице сухо. Выли волки… опасно это, ведь загрызть могут… надо бы в лесхоз обратиться.
Старуха хмыкнув, продолжила свое копошение.
– Какой-то мужчина приходил, – продолжил монах, – богатырского телосложения… почему-то раздетый… только в… каске и с пожарным багром…
Старуха резко развернулась, глаза горели настоящей ненавистью, казалось, сейчас она превратится в гарпию и вцепится когтями в горло.
– Что он сказал тебе?
– Ничего, – отец Илий пожал плечами. «Значит не сон и не галлюцинация», – подумал он, воспоминания пережитого ужаса зашевелились в сердце.
– Врешь, песий сын! – пронзительно заверещала она, сжав кулачки.
– Правду говорю, мать, – голос иеромонаха был ровный, не первый раз он встречается с бабьими истериками, слишком много экзальтированных особ и кликуш приезжают в Свято-Троицкую обитель.
– Встретить его! Неназываемого! И остаться живым? Врешь, змеиный выкормыш!
В сени ввалился Снегирь.
– Что еще?
– Он продался! – старуха ткнула в отца Илия кривой узловатый палец, и завизжала: – В клетку его!
– Истину говорю! – крикнул монах, когда бородач схватил его за руку и заломил за спину. – Истину говорю, не продавался я никакому «Неназываемому»! Я прогнал его!
Снегирь отпустил руку. Старуха открыла рот, глаза округлились.
– Врешь.
– Я священник, – ситуация приобретала фантасмагорические черты, – мой святой долг бороться с силами зла.
– Жрец господина? – бородач был поражен.
В те еще недавние времена, когда отец Илий не был ни отцом, ни Илием, он мечтал, что будет нести Слово Божие в отдаленные селения, может даже Африки или Юго-Восточной Азии, он представлял, что как святейший апостол Павел войдя в совет старейшин, скажет: «Того Бога, Которого вы, не зная, чите, я проповедую вам», и как просветитель Алтая шаманам: «Единый Бог послал меня к вам рассказать о Нем». И вот подобная ситуация. Кто эти люди? Язычники, а то и шаманисты, возносящие молитвы и, возможно даже, кровавые жертвы придуманным божествам и духам. Кого они называют «господином»? Истинного Бога? Отнюдь, иначе, православный храм не был бы в руинах.
