– Вы не очень-то любите говорить правду, не так ли? Но, я думаю, то, что вы мне сейчас сказали, – правда.
Они сидели, глядя на большие, оправленные в латунь створки, которые вели во внешний мир.
Внезапно кто-то резко распахнул их – такая резкость была совершенно необычной для отеля «Бертрам», – и в отель стремительно вошел какой-то молодой человек и прошел прямо к стойке администратора. Он был одет в черную кожаную куртку. В нем чувствовалось столько энергии, что отель «Бертрам» по контрасту с ним стал казаться музеем, а остальные люди выглядели запыленными обломками древних времен. Он склонился к мисс Гориндж и спросил:
– Леди Седжвик остановилась здесь?
Мисс Гориндж обошлась без своей приветливой улыбки. Глаза ее смотрели сурово. Она ответила:
– Да. – Потом, явно неохотно, протянула руку к телефону. – Вы хотите, чтобы я…
– Нет, – сказал молодой человек. – Я просто хотел оставить ей записку.
Он достал записку из кармана своей кожаной куртки и подтолкнул ее к мисс Гориндж по стойке из красного дерева.
– Хотел убедиться, что попал в нужный отель.
В его голосе прозвучало легкое недоверие; он огляделся вокруг, потом повернулся к двери. Взгляд его равнодушно скользил по сидящим в холле людям. С тем же равнодушием он скользнул и по Ласкомбу с Эльвирой, и полковника внезапно охватил беспричинный гнев. «Черт побери, – подумал он, – Эльвира – хорошенькая девушка. Когда я был молодым парнем, я бы заметил хорошенькую девушку, особенно среди таких ископаемых». Но этого юношу, по-видимому, не интересовали хорошенькие девушки. Он снова повернулся к стойке и слегка повысил голос, словно хотел привлечь внимание мисс Гориндж:
– Какой у вас номер телефона? Одиннадцать – двадцать девять, да?
– Нет, – ответила мисс Гориндж, – тридцать девять – двадцать пять.
– Риджент?
– Нет, Мейфэр[13].
Он кивнул, затем быстро прошел к двери и вышел из отеля, так же резко толкнув дверь, как и при входе.
Казалось, все глубоко вздохнули и с трудом возобновили прерванные беседы.
– Однако, – произнес полковник Ласкомб совершенно не к месту, словно не находил слов. – Однако, в самом деле! Эти современные молодые люди…
Эльвира улыбалась.
– Вы его узнали, не так ли? – спросила она. – Вы знаете, кто он такой? – В ее голосе звучало благоговение. – Ладислав Малиновский, – просветила она его.
– О, тот самый… – Это имя показалось полковнику Ласкомбу смутно знакомым. – Автогонщик?
– Да. Он два года подряд становился чемпионом мира. Год назад попал в страшную аварию, весь переломался. Но, мне кажется, сейчас он опять водит. – Она подняла голову и прислушалась. – Это мотор его гоночного автомобиля.
С улицы в холл отеля «Бертрам» проник рев двигателя. Полковник Ласкомб догадался, что Ладислав Малиновский – один из героев Эльвиры. «Что ж, – подумал он, – лучше он, чем один из этих поп-музыкантов, или эстрадных певцов, или длинноволосых «битлов», или как там они себя называют». Ласкомб придерживался старомодных взглядов в отношении молодых людей.
Дверь опять открылась. И полковник, и Эльвира выжидающе смотрели на нее, но отель «Бертрам» вернулся к своей обычной жизни. Вошел всего лишь седовласый пожилой священник. Несколько мгновений он стоял, оглядываясь с немного озадаченным видом, как человек, который не понимает, где он находится и как сюда попал. Подобное состояние не было чем-то новым для каноника Пеннифазера. Такое случалось с ним в поездах, когда он не помнил, откуда приехал, куда направляется и зачем. Случалось и когда он шел по улице или участвовал в заседаниях комитета. Случалось, когда стоял на кафедре в соборе и не знал, произнес уже проповедь или только собирается.
