Я недоумённо нахмурился.
– Знаки, знаки, Женечка. Учись читать путеводные знаки. Помнишь – зов даётся лишь один раз.
Мне странным образом удалось посередине недели оформить отгулы и уже ночью в поезде до Свердловска я с ужасом понял, что еду «в никуда», что я по странной доверчивости к выходкам «истероидной особы» оказался в потоке совершенно дурацкой авантюры.
Я почему тебе так подробно рассказываю именно про этот период моей жизни, так как момент пробуждения у каждого человека является поворотным, судьбоносным и очень зыбким. Пребывая в своей жизни как во сне, человек не ещё может выбирать сам. Он заложник тех самых шаблонных программ и установок, что жёстко удерживают его в замкнутом круге привычного уклада: украл, выпил в тюрьму, украл, выпил – в тюрьму…
Сидя в полупустом, холодном, пропитанном унылой бесприютностью зале автовокзала я твёрдо решил не ехать ни в какой Алапаевск, а на первом же поезде возвращаться обратно. Здоровенный мужик в рваном полушубке, обложившись грязными баулами, громко и с каким-то упоением храпел.
– Слышь, мил человек, а купико ты у меня сигареток в дорогу дальнюю.
Я поднял голову и увидел рядом с собой плюгавого старичка. От его облика веяло глубокой, неизбывной провинциальностью. До сих пор не могу вспомнить его лица. Только жидкую бородёнку.
– Я не курю!
Ответил я грубо и поднялся чтобы идти обратно на вокзал.
– Эт правильно, мил человек. Может тогда «Шипру» купишь… ещё по старой цене. И запах бодрящий, на скус крепонькой и заразу на раз убиват?
Я чуть ли не обматерил горе-коммерсанта.
– Тогда хоть спичек купи. Таких нынче не мастырят. Эти и в мокроте горят.
Дедок выудил из матерчатой сумы коробок и сунул мне его под нос.
– Чирик всево-то. Токмо не бумажный. Железку давай.
Чтобы отделаться от дальнейших приставаний, я сунул торговцу монету в жилистую ладошку и торопливо запрятал коробок во внутренний карман лётного полушубка и торопливо направился к выходу. Дедок вдруг хрюкнул что-то неразборчивое мне в спину и будто ввинтил мне в уши звуковой шуруп:
– А до Алапаевска автобус на второй платформе. Как доедешь, шкандыбач к Напольной школе. Там тебя Лексей Борисыч ужо дожидатся.
Турникетная дверь туго прокрутилась за мной несколько раз и оставила один на один с морозной стеной рассветного воздуха, с завесой шума просыпающего мегаполиса и с грузом недоумения. Конечно я тут же вернулся, но старичок исчез. Маршрутный автобус до Алапаевска действительно стоял на второй платформе и горластая контролёрша торопила опаздывающих пассажиров занимать свои места.
В последствии я всегда удивлялся «странной» и всегда яркой особенности отклика Мироздания на столь же «странную» до «пугающей необъяснимости» попытку человека пробудиться к Его Действительности.
Когда меня трясло на ухабах завьюженной дороги, свой «пробуждающий толчок», свою попытку «пробудиться», я воспринимал как прыжок в тамбур последнего вагона, когда за мной с лязгом захлопывается невидимая дверь, спасая от неумолимого движения монолита убаюкивающей повседневности.
«Напольную школу» я нашёл без труда. За её входными дверьми сухонькая вахтёрша зыркнула на меня из под сбившегося платка и ткнула куда-то в сторону боковой лестницы холла.
– В икспидицию? Проходьте в кабинет труда. Тама ваши собираются.
В кабинете труда между верстаков громоздились груды тюков в брезентовых чехлах и рюкзаки. Несколько парней перетаскивали маркированные коробки к выходу и грузили их в машину. Возле учительской доски стояли двое. В одном из них я узнал преподавателя с кафедры социальной гигиены Сергея Ивановича Полежаева. Он энергично помахал мне рукой.
