Мне строго-настрого запретили спускаться в овраг, и я устроилась на травке, на самом краю. Солнышко давно разогнало облака и усердно разогревало землю. Только из оврага слегка тянуло прохладой.
Я притихла и стала слушать. Мир был полон звуков. Кузнечики стрекотали, щебетали птицы, ветер шумел в саду, во дворах лаяли собаки, но все эти звуки не мешали мне слушать тишину, которая здесь была повсюду. Может быть, она жила в этом таинственном овраге и ночью вместе с туманом поднималась и заливала сады, дома и дороги.
Вечером к бабушке Мане пришли ещё гости. Чай пили в саду и, конечно, пели. Бабушка Дуня запевала своим высоким, сильным, красивым голосом незнакомые мне народные песни.
«А почему она дома никогда не поёт? – подумала я. – Вот бы дедушка удивился!»
У меня стали слипаться глаза.
Так закончился день, который уже завтра для нас останется в том мире, что был до войны.
Первые дни войны
22 июня
Утром в доме у бабушки Мани я впервые услышала слово «война». Ещё не зная, что это такое, я по лицам взрослых, по тревожным разговорам начинала понимать, что пришла большая беда.
Провожая нас, бабушка Маня плакала:
– Что же теперь будет, Дуня?
Они стояли, обнявшись.
– Не знаю, Маня. У меня сыновья. Сама понимаешь.
По улице Масловка, которая теперь была под горку, мы с бабушкой почти бежали.
На автобусной остановке было много народу. Все стояли молча у столба, где из громкоговорителя доносился мужской голос. То и дело были слышны слова «вероломное нападение фашистской Германии».
Многие женщины плакали, и незнакомая тревога стала сжимать моё сердце. Теперь она ползла по дорогам, заполняла улицы, переулки и, казалось, что как-то сразу потускнели окна домов с резными наличниками, и зелёные палисадники с пышными цветами на клумбах.
23 июня
Утром приехал дедушка. Я ещё спала. Проснулась оттого, что он, чмокая меня, пощекотал щеку своими пышными усами:
– Вставай, Аля. Пора завтракать.
Мне хотелось вскочить, попрыгать, повисеть у него на шее – ура, дедушка приехал! Но вдруг я всё вспомнила.
Сегодня дядя Миша уходит на войну. И его друг, наш сосед, дядя Володя Сидоров, сын тёти Веры, тоже. И мы все идём провожать их до военкомата. Потому и дедушка приехал.
Утром народу у военкомата оказалось так много, что мы и близко не могли подойти.
– Дальше не ходите, – сказал нам дедушка, и мы стали прощаться. Тётя Вера обняла сына и стала громко причитать. А бабушка Дуня держалась, только всё поправляла волнистые волосы на голове дяди Миши.
Он взял меня на руки.
– Видишь, сколько народу идёт на войну? А теперь скажи главные слова.
– Мы обязательно победим, – пропищала я, потому что глаза щипало, и голос куда-то делся.
Они ушли, даже не обернувшись, и как-то сразу растворились в толпе. Вместе с ними пошёл только дедушка. А мы еще долго стояли и смотрели, как мужчины то с чемоданчиками, то с тощими мешками за спиной всё шли и шли к военкомату.
Вечером бабушка Дуня с тётей Верой плакали.
Но я-то знала – раз дядя Миша с дядей Володей ушли на войну бить фашистов, значит, мы обязательно победим.
Он сам мне об этом сказал.
И потянулись для нас тревожные дни в ожидании писем и новостей.
Середина июля
От дяди Серёжи пришло два письма из Прибалтики, из города Кингисепп. После окончания училища ему было присвоено звание лейтенанта. И теперь в воинской части, куда он был направлен, его назначили начальником военных мастерских. Мы все очень этим гордились. Дедушка Сидорыч говорил:
