Иван III говорил о дяде невестки истинную правду. Родной дядька Елены Васильевны, князь Михаил Львович Глинский, был одним из знатнейших и известнейших литовских вельмож. С детства рос «у немцев» – в Германии и Италии, был воспитан в европейских обычаях, затем справно нёс службу у саксонского курфюрста; в Германии и Литве. Был вполне заслуженно овеян славой за свои военные подвиги.
Состоя на службе у польского короля Сигизмунда-Августа, сей муж поссорился с паном Яном Заберезским и потребовал незамедлительного королевского суда над своим врагом. Однако король не торопился. Он очень боялся ошибиться, приняв чью-либо сторону. Влияние Глинского в Литве было так велико, что Сигизмунд опасался, как бы воевода взял, да и в одночасье не овладел всем Литовским княжеством. Поняв, это Глинский напал на Заберезского в его собственной усадьбе, и отрубил ему голову. В довершении начатых дел продолжил далее совершать набеги на владения других враждебных ему панов и убивать их повсеместно. Затем и вовсе поднял открытый мятеж, начал собирать войско и вступил в союз с крымским ханом Менгли-Гиреем и молдавским господарем. В далёкой Москве такому повороту событий были несказанно рады. Великий князь и бояре пригласили Глинского перейти на службу в Московию, суля при этом великую милость и жалованье ему и всем его родным и приверженцам.
Великий князь был весьма сведущ в женской красоте. Он выбрал своему сыну суженную «Лепоты ради ея лица и благообразия возраста, наипаче же целомудрия ради». Девочку воспитывали по-европейски, готовя в жёны кому-нибудь из монархов или князей.
Свадьба была сыграна всего через четыре месяца после развода Василия третьего с первой женой, Соломонией Сабуровой. Брошенную супругу, как и полагается, по канонам того времени, насильно постригли в монахини, а как же иначе. Народу прилюдно объявили, что причина развода – бесплодие великокняжеской жёнки.
Молодой супруг, желая понравиться жене, «налагал бритву на бороду», без какой-либо оглядки на вездесущих бояр, сменил традиционное московское одеяние на модный польский кунтуш и стал носить красные сафьяновые сапоги с загнутыми вверх носками.
Замечу тебе, дорогой мой читатель, что в те стародавние времена брадобритие могло быть запросто приравнено к ереси или того хуже, к посягательству на образ Божий в человеке. В одном из благочестивых сочинений того времени прямо писалось: «Смотрите, вот икона страшного пришествия Христова: все праведники одесную Христа стоят с бородами, а ошуюю басурманы и еретики, обритые с одними только усами, как у котов и псов. Один козёл сам себя лишил жизни, когда ему в поругание обрезали бороду. Вот, неразумное животное умеет свои волосы беречь лучше безумных брадобрейцев!»
Такие перемены в поведении наследника представлялись его окружению как срамное попрание вековых русских традиций; а виновница в том, конечно, она – Глинская, более ведь некому.
Увы, но не было в ту пору на Руси ещё домов высокой моды (как на мой взгляд, так их и сейчас в наших краях почти не сыщешь). Моду того далёкого времени диктовали конечно же правители. Глядя на наряды наследника и его супруги в белокаменной стали появляться многочисленные щеголи, которые не только брили бороды, но и выщипывали себе волосы на лице, обувались в расшитые шёлком яркие сапоги. Стали пришивать к кафтанам драгоценные пуговицы. Дошло до того, что юноши, аки бабы, стали вешать на шею ожерелья, нанизывали на пальцы различные перстни. Выходя на люди, мазались благовониями, переступали короткими шажками и зачем-то подмигивали при разговоре. Придворный летописец писал в то время «Царям подобает обновлятися и украшатеся всячески». Сдаётся мне, что все эти модные чудачества Василий проделывал исключительно из желания понравиться своей прелестной супруге, в которую влюбился как мальчишка, до безумия, до беспамятства.
