– Сидим в «Сёрф-кафе» и едим мороженое. Слушай, у тебя в пивной еще будут работы с бетоном?
– Что? Что это у тебя за идеи?
– Так, шутка.
Шутка, конечно, была так себе, но стоила выражения на лице отца.
– А что такое?
– Сюда позвонил Калли Юргенс. Спрашивал, приехал ли Хайнц. Если есть настроение, можете зайти к нему, он сейчас дома.
– Папа, ты знаешь адрес Калли?
– Неа.
Свой ответ я проглотила. Марлен все слышала.
– Он мне сказал: Кифернвег, семнадцать. – И объяснила, как идти.
– Не торопитесь, вечером встретимся за ужином. Я приготовлю камбалу. Желаю тебе хорошо развлечься с мальчиками.
Она хихикнула и положила трубку.
Я посмотрела на одного из «мальчиков».
– Ты понял, да? Калли звонил.
– Я думал, это была Марлен… – Он подчеркнуто равнодушно смотрел мимо меня.
– Папа, Калли позвонил Марлен. И с бетоном я просто пошутила. Извини.
– Такими вещами не шутят.
– Да, прости, ты прав. Так ты хочешь зайти к Калли?
– Пожалуй.
Я сделала официанту знак и вытащила кошелек. Папа никогда не платит, если обижен.
Папа и Калли познакомились в пятидесятые в Гамбурге. Оба они из франконской провинции в поисках приключений сорвались на север. С приключениями не сложилось, если, конечно, не считать таковыми работу на верфях и комнату на двоих в христианском союзе молодых мужчин. Калли и папа добавили еще одно – стали вместе снимать квартиру.
– Мы были, так сказать, первой коммуной…
Каждый раз, когда отец произносил эту фразу, выражение лица у него становилось залихватским, при этом он незаметно проводил рукой по зачесанным остаткам волос.
– Да… лихое было времечко.
Думаю, в тот момент он жалел, что не курит, свернутая как бы между прочим самокрутка добавила бы ему крутизны.
Когда мне было тринадцать, миф о том, что я дочь старого хиппи, умер. Ханна, жена Калли, рассказала, что квартира представляла собой две бывшие детские в жилище вдовы железнодорожника. Фрау Шлютер после отъезда дочери не захотела жить одна и стала сдавать комнаты Калли и Хайнцу, готовила им, стирала и гладила. Алкоголь и женщины были под запретом, зато каждый вечер они втроем играли в канасту. С колбаской и огурчиками.
Через полгода папа пошел в армию, а Калли на таможню. Связь они продолжали поддерживать, лихие времена сближают.
Калли и Ханна жили в красном доме с большим участком земли. Папа задержался у ворот, разглядывая палисадник.
– У них вообще нет гортензий. И очень мало роз. Зато везде облепиха.
Я показала на стену дома:
– Розы там. У них есть еще один красивый сад.
– Ну, не знаю. У нас везде были розы. Но Калли никогда не имел к этому таланта. Даже в то время.
Звоня в дверь, я представляла себе, как молодой Калли пересаживает узамбарские фиалки фрау Шлютер.
– Могу я тебе напомнить, что у нас садом занимается мама?
– Она не косит газон.
Калли открыл входную дверь.
– Хайнц!
Он протянул ему руку. Папа пожал ее.
– Калли!
Калли положил вторую руку отцу на плечо.
– Хайнц, старина!
– Калли! Сколько же лет?
Они, не переставая, трясли друг другу руки.
– Хайнц, это ты. Столько лет… Старина!
– Да, Калли.
Они были настоящими мужчинами. Суровыми мужчинами. А я была ребенком, и меня Калли обнял.
– Кристина, моя радость, ты так выросла! Я еще помню, как ты срыгнула на мой единственный костюм. За полчаса до того, как нам следовало идти в церковь. Это было, кажется, на конфирмацию Фолькера. Да, Хайнц? Ты еще одолжил мне куртку. Но вообще ты была очень милым ребенком, Кристина.
