Наиболее сильно ее чувства проявились, когда в один далеко не лучший день Артур заявил ей, что зарплату давно не платили, денег на метро у него нет, а потому сегодня на работу он не пойдет. Людочка не вытерпела:
– Ну, откуда это в тебе? – Она неодобрительно взглянула на него.
Артур сразу понял, что оплошал. Времена изменились. Лимит сочувствия исчерпан.
Людочка с торжеством достала кошелек. Артур смотрел исподлобья.
Опомнись, улыбнись, погладь по плечу, погрози пальцем.
Не захотела. Бросила деньги на тумбочку в прихожей и, не прощаясь, хлопнула дверью.
Артур оделся и, не притронувшись к деньгам, тоже вышел.
Он теперь, как поющий зимой, – всегда рискует. Когда любят, тогда и недостатки хороши, а вот когда нет – и достоинства не в счет. Воспользовалась возможностью, чтобы унизить его. Возмутиться, одернуть ее?
Артур пожал плечами.
Получив по одной щеке, подставить другую? Падающего подтолкни? Ударит или нет? Получается – ударила. Но это же – его Людочка! Она заблудилась во времени, когда привычное уносится потоком и на месте привычного остается пена. Не всем по плечу держать давление перемен и не потерять себя. Она изменилась? Пожалуй. Но, не изменяясь, не развиваясь, человек чахнет. Разве не так? И вообще, всякая система…
Тут Артур постепенно перестал думать о Людочке, думать о ней сейчас больно, лучше думать о чем-нибудь другом, о неравновесной термодинамике, например.
Он шагал по направлению к Садовому кольцу, а Москва, улица, погода не давали как следует сосредоточиться. Артур прыгал через лужи и зорко следил за приближающимися машинами. Чуть зазеваешься, и тебя обрызгают с ног до головы.
Уборка снега в Москве весьма условна. Вот ты проходишь метров пятьдесят по вычищенному тротуару, затем по щиколотку входишь в снежную кашу, размешанную пешеходами. Идешь долго, проваливаясь, скользя и спотыкаясь, и вдруг опять расчищенный участок. А что с мостовыми? Они вроде бы расчищены. Посередине. А ближе к тротуару – снег и вода. Троллейбус останавливается поодаль, и, чтобы к нему подойти, люди бредут в жидкой кашице из воды и снега, черпая обувью холодную воду. Наверное, тот, кто за все это отвечает, никогда не ходит по улицам и не ездит в троллейбусе.
«В физике, – думал Артур, – есть понятие малого параметра, величины, значением которой можно пренебречь. Ну, там, если он составляет одну двадцатую или даже одну десятую от основной величины. Иногда, могу сказать по секрету, соглашаются и на одну шестую. Короче, десять – пятнадцать процентов – уже малая величина. Но это в физике. А теперь представьте себе, что вам проложили прекрасную, сухую, твердую дорожку длиной пять километров. Идет себе Красная Шапочка в белых гольфах к бабушке по такой царской тропе и радуется. Пять километров проложили, а пять метров схалтурили, и эти пять метров занимает огромная и грязная лужа. И все! Были гольфы белыми! Ну, совсем малый участок, не десять, всего одна десятая процента. Лесная тропа была бы лучше этой замечательной дороги».
На двух троллейбусах и одном автобусе Артур добрался до работы. Зайцем. Или белым кроликом. Опоздал настолько, что к таким опоздавшим охрана уже не придиралась, считала, что они просто возвращаются из местной командировки. Впрочем, в охране у Артура был блат – Зиночка. Та самая, которая служила еще на Самокатной. Он послал Зиночке что-то вроде воздушного поцелуя, лихо миновал охрану и заскользил по искусственному мрамору вестибюля. На Самокатной Артур был главным, а здесь – просто сотрудником. Зато Зиночка теперь – начальник смены.
