– Карточка ваша здесь храниться?
– Я не знаю, – пожал плечами парень.
– Ладно, посмотрю сейчас.
Женщина привстала, держась за спину, начала перебирать в ящике документы, одним пальцем пролистывая дела.
Сердце у Вани колотилось так, что казалось выпрыгнет из груди. Волновался. Теребил в руках шапку, не зная куда ее деть – и на голову вернуть в помещении не прилично получится, и положить куда-нибудь тоже нельзя – все-таки казенное заведение, и стулья казенные, не для того деланы чтобы на них шапки всякие складывали. Обдало волной холодной. Только сейчас, в этот самым момент, стоя в тесном кабинете, вдруг остро почувствовалось что идёт война. Не в шутку, самая настоящая. Идущая со смертью бок о бок. И каждого уже успела проклятая коснуться, и даже вот эту женщину, что сидела сейчас напротив него и чей сын ушел на фронте и потерялся. Это ощущение пришло внезапно и сразу, как пыльным мешком по голове охлобучили, и стало до того страшно, что затряслись коленки. Даже в этом здании ощущение идущей войны летало повсюду, словно напитав собой воздух. Всё тут пахло тревожной неизвестностью и трауром. И как он сразу не обратил на это внимание?
– На фронт… – вновь начал Иван.
Женщина раздраженно его перебила:
– На фронт, на фронт. Иди уже.
– Да куда идти-то? – спросил парень, разведя в стороны руками.
– На медкомиссию. Там пройдешь, тебе заключение напишут и скажут куда дальше, – женщина вновь посмотрела на стоящего перед ней. Долго ничего не говорила, все смотрела, словно пытаясь узнать в его чертах лица что-то знакомое. Тихо сказала:
– Береги там себя, солдатик.
Иван кивнул головой и вышел, тихо закрыв за собой дверь.
По пути надобно было еще зайти в райком комсомола, поставить какую-то печать в документы. Женщина, оформлявшая бумаги Ивана, как смогла объяснила куда идти, но поблуждать все же пришлось. Наконец, нашел нужное здание и нужную дверь. Постучал, не дожидаясь ответа, зашел.
– Вы к кому? – спросил сидящий за письменным столом худосочный парнишка. Вида он был строгого, и глазами, окаймлёнными синяками бессонной ночи, смотрел не мигая, но был молод, почти юн, с класса седьмого посажен сюда. Повторил: – Вы к кому, товарищ?
– Мне бы печать поставить. В военкомате сказали, – вдруг растерялся Иван, глядя на строгого не по годам парнишку.
– Какую еще печать?
– Не знаю. Круглую, наверное.
Парень пристально, чуть прищурив глаза, посмотрел на гостя.
– Шуточки шутите? – вдруг привстав со стула прошипел он.
– Нет, – окончательно растерявшись, ответил Ваня. – Просто я правда не знаю какую печать. Мне сказали сюда прийти. Вот я и пришел. Вам виднее, наверное, какую печать надо.
– А ну пошел от сюда!
Такого ответа Ваня не ожидал. Оторопело посмотрел на сопляка, корчившего из себя большого начальника, на его опрятную, не в пример его грязной робе, одежду. Выглаженная защитная гимнастёрка, ремень кожаный, штаны еще совсем новенькие, ботинки хромовые, блестящие. Потом перевел взгляд на бутерброд – белый хлеб с ломтиками копченного мяса, – что лежал на блюдечке на столе. На кусок белого сахара. На два медовых пряника. На крепкий чай в стакане с ложечкой. Живот, в котором вторые сутки ничего кроме воды да пары сухарей, не было отозвался жалобным стоном.
И вдруг взбурлило все внутри. Заклокотало. Словно спавшая доселе птица встрепенулась и начала бить крыльями.
Не помня себя, Иван подскочил к дерзкому парнишке, схватил того за грудки и вытащил из-за стола, едва не перевернув сам стол. Зарычал почти в самое лицо:
