Из соседней комнаты, стуча тяжелыми коваными сапогами, неторопливо вышли два солдата и схватили растерявшегося Ивана за руки, начали со знанием дела обшаривать и быстро нашли бумагу, выписанную ему от магистрата Михаилом Корнильевым.
– Кто таков будет Иван Васильев сын Зубарев? – спросил советник Коротнев, близко поднося бумагу к глазам.
– Я им и буду, – отрешенно ответил Иван, понимая, что ему никто теперь не поверит и он по собственной дурости попал в заранее приготовленную ловушку.
– А не ты ли назвался принародно Михаилом Корнильевым? А? Того почтенного купца все мы хорошо знаем лично. А коли ты его именем назвался, то не иначе как сгубил несчастного купца или обворовал. Отвечай, сучий сын! – и советник злобно сверкнул глазами.
– Говори, коль спрашивают, – проявил усердие Яшка Ерофеич и заехал Зубареву кулаком в ухо.
Далее вопросы и удары сыпались на одуревшего Ивана один за другим, и он сколько не оправдывался, не ссылался на родство с Корнильевым, но ничего изменить уже не мог. Таможенники получали особое наслаждение, видя его унижение и беспомощность. Более всех торжествовал Яшка, прыгая петухом вокруг и все рассказывая, как Иван хотел склонить его к написанию бумаги против местного начальства.
– Он мне с самого начала не понравился, – объяснял он Коротневу, – хотел в доверие ко мне войти, вызнать все, а уж что у него там на уме было…
Но тот лишь брезгливо отмахивался от Яшки, а потом велел составить рапорт о поимке человека, выдающего себя за купца, а самого Зубарева закрыть в караульном помещении, куда обычно помещали пойманных воришек.
Там его продержали два дня при нетопленой печи, и лишь раз в день пожилой солдат вносил краюху черствого хлеба и ковш сырой воды. На третий день Ивана вывели во двор, крепко связали веревками, кинули в сани, прикрыли рогожей, словно сноровистого бычка, и повезли, не сказав куда. В санях кроме рыжеусого возницы из казаков поместился и злорадно поглядывающий на Зубарева Ерофеич. Когда проехали через Тюмень, то Иван догадался, что везут его обратно в Тобольск, и на душе стало полегче, там свои, родственники, выручат. Жалко было коня и санки, что остались в Ирбите, жаль и денег, отобранных у него при обыске, но больше всего терзался Иван из-за излишней доверчивости своей к оказавшемуся предателем Яшке. Лишь теперь он понял, что тот служил подсадной уткой для подобных простаков, безошибочно вычисляя всех недовольных заведенными на Ирбитской таможне порядками, а в дальнейшем они действовали по строго установленному порядку.
Иван так глубоко задумался, что не сразу услышал обращенный к нему вопрос поручика:
– Я вот о чем думаю, – проговорил тот, – мы ваших обидчиков нагнать должны в скором времени. Кони у нас добрые, свежие, и если только те разбойники не догадаются свернуть куда-нибудь в лес, то непременно окажутся в наших руках.
– Точно, – согласился Иван, хотя не знал, как будет оправдываться перед поручиком, когда выяснится настоящая суть дела.
– Как вы могли заметить, у меня с собой всегда наготове заряженные пистолеты, как и у ординарцев моих. В лицо я тех воров не знаю, а потому буду ждать вашего знака, коль вы их опознаете. И вот вам для обороны, – протянул он Зубареву тяжелый, изукрашенный серебряными накладками пистолет.
– Премного благодарен, – отозвался тот, принимая оружие.
