– Чёрт!
Долганов отстранился, озадаченно разглядывая мутновато-жёлтые узоры на своём пальто.
– Ай ты, срань какая! – проворчал Василий, оттаскивая Вовку к газону.
Держа его, кряхтящего и харкающего, в полусогнутом состоянии, Василий виновато поглядывал на Долганова.
– Далеко ещё? – спокойно спросил тот.
– Да не, пришли уже. Второй подъезд. Вон тот, где фонарь мигает.
В глубине полумрака послышался женский голос, усталый и взволнованный:
– Никак моего привели… Ну ты что, опять наклюкался?!
– Уди, змеюка! – рявкнул Вовка, пытаясь спрятаться за спину Василия.
Из темноты вынырнула растрёпанная женщина в телогрейке нараспашку.
– Ой, Вась, ты, что ль? – удивилась она и сразу же насторожённо покосилась в сторону Долганова. – Здрасьте… А это что у вас? Это он вам, что ль? Ну зараза! А что обещал-то?! Что обещал?! Вась! Давай его сюды, пусть уж дома блюет! И вы… пойдёмте. Там у нас помоем. Простите ради Христа. Ох, наказанье какое…
Долганов с Василием уже привычным движением подхватили Вовку под руки и потащили к подъезду. После акта очищения желудка Вовка, почувствовав некоторый прилив сил, заревел во всё горло:
– Сени но-о-овые, клено-о-овые, решо-о-очетые!
В окнах то тут, то там появлялись силуэты любопытных.
– Решо-о-очетые! – горланил Вовка, упираясь. – А он… рабочий класс не уважает! Вот спроси его! Не уважа-а-ает!
Дождь утих. Окна в бараках погасли. И лишь одинокий фонарь возле второго подъезда продолжал мигать, бросая на мокрый асфальт скупые лучи.
Один за другим Долганов с Василием вышли из подъезда, закурили и быстрым шагом двинулись в сторону улицы. Долганов держался так, словно они уже простились, и не обращал на своего спутника никакого внимания. Василий же, наоборот, с любопытством поглядывал на Долганова, раздумывая, как лучше начать разговор.
– А я тебя знаю… – наконец заговорил он.
Долганов вопросительно покосился в его сторону.
– Ты адвокат… Я тебя видел, когда Ваньку судили Воронцова. Помнишь Ваньку-то?
– Помню… – ответил Долганов с некоторой грустью. – Я всех помню…
Василий оживился.
– Вот и он тебя помнит. Это, говорит, настоящий адвокат. Он интересы твои защищает. Сходить бы к нему, да что я ему скажу? Стеснительный…
– А ты его откуда знаешь?
– Дак я ж тоже камышовский. Его изба у станции стоит. Мамаша его там живёт. А наша в том конце, где пруд… А сейчас ты кого защищаешь? Или нельзя говорить? Служебная тайна?
– У меня теперь другая служба…
– Не адвокат уже?
– Нет.
– И что ж ты делаешь?
– Охраняю социалистическую собственность… Сутки через трое…
Василий растерянно захлопал глазами.
– За что ж тебя так?
Ничего не ответив, Долганов едва заметно повёл бровями, как нередко он инстинктивно делал, когда слова казались ему излишними. Разговор прервался, но Василий явно сделал для себя какие-то выводы. Теперь он смотрел на Долганова не просто с любопытством, а вполне осмысленно и определённо. Казалось, его интерес к Долганову, до сего момента не вполне понятный ему самому, наконец обрёл ясные очертания.
– А я это… почитать люблю… – заявил Василий с таинственностью в голосе.
Долганов безучастно покачал головой.
– Серьёзные книги читаю… – выразительно добавил Василий.
Долганов вновь никак не отреагировал. Выдержав паузу, Василий осторожно спросил:
– А у тебя… нет ли чего почитать?
– А что тебя интересует? – вяло спросил Долганов, не глядя на собеседника.
– Ну мне такое… посерьёзнее…
