Отхлёбывая кофе мелкими глоточками, Фаина Романовна с грустью слушала, как её внук увлечённо обсуждает подробности какого-то уголовного дела, защитником по которому будет выступать другой адвокат…
– Какую бы цену он ни заломил, это не спекуляция, – продолжал Долганов. – Спекуляция предполагает скупку, а он аккумуляторы украл… Сослаться можно на постановление Верховного суда шестьдесят третьего года… Да. Там выделен именно этот момент, что даже в случае завышения цены сбыт похищенного не образует состава спекуляции… Номер, к сожалению, не помню. Шестьдесят третий год. Август или сентябрь… Да не за что. Звоните. Спокойной ночи.
Когда Долганов повесил трубку и направился к себе в комнату, Фаина Романовна, чуть поразмыслив, последовала за ним.
– Знаешь… – заговорила она, опускаясь на топчан, – Илья Николаич мне тоже звонил… Позавчера…
Долганов, который в этот момент искал что-то в верхнем ящике письменного стола, прервал свои поиски и обернулся.
– Я не хотела с тобой говорить, пока сама для себя не решу, как я к этому отношусь… Насколько я понимаю, писать опровержение в газету уже не нужно. Нужно только осудить сам факт передачи сведений за границу. Но ты ведь и вправду это осуждаешь. Так, может, не такая уж это жертва, если ты заявишь об этом официально?
– Я бы заявил об этом официально, если бы у нас не было преследований за свободное слово. Но пока продолжаются преследования, я не стану официально осуждать никакие проявления свободы слова, даже если лично для меня они неприемлемы. Для свободы слова не должно быть никаких преград, кроме нравственных.
– Слава, послушай меня. Илья Николаич говорит, что сейчас такой момент… очень благоприятный момент для твоего возвращения… Скоро мы подпишем это европейское соглашение о защите прав человека. На этом фоне легко можно было бы провести такое либеральное решение. А что будет дальше, неизвестно. Как бы там ни было, тебе идут навстречу. Уж как умеют…
– Да не мне они навстречу идут! Просто вся эта история изрядно подпортила имидж свадебного генерала.
– Всё-таки не надо так, – недовольно поморщилась Фаина Романовна. – У него серьёзные боевые ранения…
– Но теперь он превратился в номенклатурную куклу! У него же даже мнения своего нет! Не то что он боится высказать своё мнение, не решается… У него просто нет своего мнения, и оно ему не нужно! Когда разразился этот скандал вокруг процесса Шумилина, он отказался меня выслушать! Он не стал читать статью! Он просто тупо повторял то, что сказали в обкоме. Что-то вроде того, что своим поведением на процессе я сделал себя пособником государственного преступника…
Давая бабушке понять, что тема исчерпана, Долганов отвернулся и снова принялся рыться в ящике стола, но некоторая замедленность и неточность его движений говорила о том, что разговор об отце его не отпускает.
– Конечно, – заговорила Фаина Романовна, словно подхватывая его собственные невысказанные мысли. – Он должен был прежде всего выслушать тебя. Но у тебя ведь тоже не всегда это получалось. Сколько раз ты сам сгоряча навешивал ему ярлыки. Но мне кажется, сейчас как раз такой момент… Сейчас самое время стряхнуть всё наносное… Впереди ведь такой светлый праздник! Ты бы всё-таки поздравил его…
