– Елизавета Лопанович.
– Милые барышни, позвольте временно похитить вас в свой гарем для зверского угощения мороженным? По две… нет, по три порции! – я обвёл их глазами с самым суровым видом, – С шоколадом!
Смешинки… ну да тут как всегда! Што ни скажешь, всё либо на презрение и отворот носиков, либо на хи-хи. Возраст!
– А справится ли наш страшный похититель с содержанием такого гарема? Может, он ограничится менее суровым наказанием?
– Суровому похитителю нужно срочно избавиться от тяжести в карманах! – и мелочью звеню.
– В таком случае… – и тут они не выдержали, и ну смеяться!
– Избавьте нас от высокого штиля, достопочтимый сэр похититель, – запросила Мария пардону.
– Так это… мы завсегда рады! – мигом ссутуливаюсь, и чуть не нос рукавом, – Деревенские мы!
Со смешками и дошли до ближайшего скверика. Сидели так, шутили, и – отошёл! А ещё понимание пришло, што слишком я на Молдаванку зациклился. Город большой! Не в барышнях даже дело, а просто – шире надо жить!
Переоделся дома в нормальное, и не слушая Мишкиных возражений, потянул его с собой.
– На Пересыпь пойдём, к Косте, – сообщаю деловито, – я, ты, Санька, ещё несколько ребят с Молдаванки.
– А я-то здесь зачем?! – резковато отреагировал Мишка, – где я, а где… Брал бы Саньку, да ребят своих… молдаванских!
– Ты? – зашагиваю к нему, и глаза в глаза, – Ты мне как брат! Родней, чем иные родные бывают!
– Родные, – усмешка в ответ, чуть печальная, – бывает, что и родные…
– Но не кровные! Мы с Санькой побратались, и знаешь – родней родных!
– Вы… – и снова усмешка, грустная такая.
– Станешь мне… нам братом?! Кровным!
И такая радость жаркая полыхнула в ответ, што понял я, можно было и просто предложить. Без хитрых планов. Потому как што для сироты может быть выше семьи?
И сразу – дела все в стороны, да за Санькой сперва. Он как услышал, так и заулыбался. Ну и Мишка в ответ. Улыбаются, и стесняются улыбок своих. Вроде как не положено мужчинам чувства проявлять.
Вот пока не перестеснялись, я у тёти Песи вино и молоко взял, чашку эмалированную на кухне, и в катакомбы потащил их. Для таинственности и антуражу.
Огонь от лупы поджёг, так почему-то важно показалось. Солнечный огонь! Так, с факелом, в катакомбы и вошли.
Мишке любопытно – как же, впервые здесь! Глазами водит, но с вопросами сдерживается пока.
Я факел закрепил низенько, чашку на камень плоский поставил, и молока туда. Потом вина. Нож над огнём, и не думая долго – чирк себя по руке!
Закапала кровь в чашу. Ножик Саньке, он за мной вслед. Потом Мишка.
Пили молоко с вином и кровью, потому руками порезанными сцепились, клятвы всякие говорили. И такое всё – то ли от вина и антуража, то всамделищно, но будто за нашими плечами вся родня встала.
На много-много поколений назад. Улыбаются. Радуются побратимству нашему.
Так ли это, или мне привиделось, не знаю. Всё стало ясным и простым, што и никаких сомнений не осталось – мы теперь братья. Кровные.
Запястья перевязали.
А потом говорили, говорили…
«– Сеанс психоанализа» – выдало подсознание, и заткнулось. Всё было хорошо. Правильно.
