– А че тише-то! – забазлал Васена. – Вечно так! Как воевать и припахиваться, все наши кирзачи, а как открытия какие или еще что, так дуля с маком. Берлин-то – не Жираф ваш брал.
– Ну, во-первых, не Жираф, а Жиффар…
– Какая, блин, разница! На нас ездят, а мы терпим. Нефть вон направо-налево разливаем. Прям пивнушка, блин!
– А тебе че, жалко? У нас, может, этого добра под завязку! – хмыкнул Кокер.
– Ослина, блин! Я про другое! – Васена молотнул себя по шее. – Хомут-то не надоело таскать? Все другим да другим!
– А ты не давай, – фыркнул Кокер. – Без тебя давалок хватает.
– Че ты сказал?
– Ты, с понтом, не слышал?
– Умней паровоза стал? Я тебе рельсы живо поправлю.
– Поправлял один заправляла! Потом на лекарства всю жизнь работал…
Федюня растерялся.
– Пожалуйста, тише! Ребята!..
Изящно проголосовав, с места поднялся Сэм.
– По сути народ прав, – хорошо поставленным голосом сообщил он. Обращался, как показалось Сергею, больше к окружающим, нежели к учителю. – Этим летом я был в Европе, так вот в Париже мы заехали в один музей – Дом Инвалидов называется. И вот какая деталь, Федор Тимофеевич: в экспозиции Второй Мировой войны выставлены немцы, поляки, англичане, французы – словом, все, кроме наших русских солдатиков. Нехорошо получается.
– Да ваще западло! – прорычал с задних рядов Шама. За минувшее лето он повзрослел больше других. Ломкий голосок Шамы, наконец-то, сломался, прорезавшись в утробный бас. Занимающиеся своими делами ученики оживились. Кто играл в карты, подняли головы, болтавшие прекратили свои россказни о летнем отдыхе.
– Зато у нас ракеты самые крутые! – патриотично брякнул Гера. – И этот еще в космос летал… Гагарин.
– Только знают ли его на западе? – елейно улыбнулся Сэм. – Там больше в курсе про Луну с Армстронгом, про Марсоход и Ангар-18 с телами инопланетян.
– Дак мы же их стопудово и сбили! – пробасил Шама. – А америкосы взяли – и обломки себе заныкали! В ангар, значит. А теперь тупят по-черному, не показывают никому.
– Их давно прижать надо! – заорал Кокер. – Тайсона в тюрягу упекли. Ниггеров похлеще нашего трамбуют. А они вон как на ринге пашут!
– Да гвоздануть бомбой сотого размера, и все дела!
– Они тоже гвозданут.
– Бамбук кури! Пусть попробуют. Китай им сбоку навернет, и мы в лобешник добавим. Аляска-то наша была…
Довольный поднятым переполохом, Сэм преспокойно уселся на место, выложил перед собой руки, точно вытесанный скульптором Шемякиным царь Петр. Кто-то запустил к потолку самолетик, и бумажный ястребок, описав крутую дугу, стукнул Федюню в колено. Народ заржал. Урок, точно отцепленный партизанами вагончик, с грохотом покатился под откос. Роль партизана в данном случае сыграл Сэм.
– Видал, как он их! – шепнул Антон. Он тоже смотрел на Сэма. Почти с восхищением.
– Не их, а нас, – поправил друга Сергей. Сколько он знал Сэма, тот вечно манипулировал людьми. Еще с тех давних пор, когда коллег первоклашек легко было купить за булочку с повидлом или за порцию пломбира. Теперь манипулирование шло более витиевато – за счет интонаций, за счет грамотно поставленной речи. Никто в классе так больше не разговаривал. А уж за умение плавно и обтекаемо выдавать более десяти фраз кряду – Сэма смело можно было выдвигать в сэнсеи. Он и цитатами сыпал, как древний сеятель пшеном. Когда впервые Сэм выдал что-то такое из какого-то Бонч-Бруевича, девки аж запищали. То есть именно в тот день Серега по-настоящему и уверовал в поговорку о том, что женщины любят ушами. Сэм это тоже знал, отчего словесная мутота его год от года набирала силу, превращаясь в сахарно-ядовитый сироп. А точнее – в клейстер, на который склеить можно было кого угодно – от тех же девок до будущего Сэмовского электората.
