Солдат, бросивший курить: – Люди по трое детей бросают – и то воли хватает, а тут бросить курить…
…Солдатский ритм жизни захлестнул нас. В шесть утра подъём, прогулка, умывание, «приём пищи», политзанятия, строевая подготовка, работа в боксе по подготовке танков на зимнюю консервацию, наряды по хозяйству и караульная служба. Перед сном вечерняя прогулка и в 22 часа отбой. Всё это составляло повседневную армейскую жизнь.
Находясь в карауле, я вдруг понял, что с моим зрением не всё в порядке: смену караула я воспринимаю расплывчато по очертаниям или по голосу разводящего. Обратился в санчасть, мне выписали очки, и с тех пор я стал «очкариком». Охраняли мы танковые боксы. Всё делали по уставу: находились два часа на посту, затем два часа в караульном помещении бодрствовали, потом два часа спали и снова шли на пост. Стоять постовым на морозе в тулупе с автоматом было нормально. Зато потом в течение 30-ти минут надо было охранять само караульное помещение, только уже не в тулупе, который передавался постовому, а в шинели. Тут-то и начиналась пляска на снегу. Когда было совсем от холода невмоготу, я задавал стрекача вокруг караулки, то и дело заглядывая в окно на часы. Но стрелки часов почти не двигались. С ужасом обнаруживая, что делаю круг всего за одну минуту, я продолжаю бег, ускоряя движение, чтобы не окоченеть от мороза. Этот момент, пожалуй, и был самым ярким и увлекательным в постовой службе. Всё остальное в карауле меня не особо напрягало.
Из разговоров: «В нашем городе на свист
оборачиваются солдаты и их девки»
Я прослужил уже два месяца, но не был в увольнении, и даже не представлял, как солдаты проводят пять часов «свободного» времени за пределами части. Мне стало интересно, и я направился в город в составе заматерелых служак: сержанта третьего года службы Варфоломеева и младшего сержанта второго года службы Блохина. Оба они были механиками-водителями, прошедшими «учебку» во Владимире.
Перед выходом нас придирчиво осмотрел старшина: сапоги были начищены до блеска, воротнички мундиров подшиты белой материей, сами были подстрижены и выбриты – выглядели по-армейски браво. Но как только мы смешались с городской толпой, я неожиданно почувствовал новое ощущение, до этого неведомое мне, я заметил совершеннейшее невнимание к нам гражданских лиц, особенно девушек – мы словно не существовали для них, взгляды пронзали нас, как незримый воздух. Это было непривычно, так как я вдруг осознал своё ничтожество в их представлении. А ведь всего-то и отличало нас от них то, что мы были переодеты в серую неприглядную одежду. С этого момента, находясь в увольнении, я уже чётко осознавал свою невзрачность на публике. Разумеется, если бы это было в военное время и люди целиком зависели от нас, они бы, наверное, по-другому воспринимали защитников их гражданской жизни. Но сейчас было не так: наш полк располагался внутри страны и было мирное время. Гражданские люди одевались ярко и красиво, и их внимание, естественно, не привлекали рядовые военнослужащие. Да что рядовые?.. Я вспомнил возмущение курсанта: «Я иду, – рассказывал он, – а ко мне обращаются все: «солдат», «солдат»… хотя у меня курсантские погоны». «Подумаешь, – возразили ему, – обиделся. И офицером станешь, окликать будут «солдатом», что из того?» «Ну, уж офицера-то, – не согласился он, – выделят по звёздочкам».
