Оттепель для Вольфа - страница 14

– Где мои вещи? – спросила она, сменив тему.

– Они уже в спальне, – ответил я, указывая на дверь. – Мой помощник всё организовал.

Элиза молча прошла в спальню и начала разбирать свои вещи. Я наблюдал за ней, наслаждаясь её беспомощностью. Она была в моей власти, и ей оставалось только подчиниться.

– Полагаю, нам пора ложиться спать, – сказал я, зевая. – Завтра у нас много дел.

Элиза посмотрела на меня с ненавистью.

– Я лучше посплю на полу, – заявила она.

Я усмехнулся.

– Не думаю, что это будет удобно, – ответил я. – Кровать большая, места хватит на двоих.

Я подошёл к ней и взял её за руку.

–Не бойся, Элиза, – прошептал я ей на ухо. – Я не причиню тебе вреда. Просто позволь мне быть рядом с тобой.

Она вздрогнула от моего прикосновения, но не отдёрнула руку. Я почувствовал, как её тело дрожит, и во мне проснулось странное желание защитить её, уберечь от всех бед.

Но тут же подавил это чувство. Эмоции были не для меня. Я должен был оставаться сильным и хладнокровным. Иначе я потеряю контроль над ситуацией.

– Идём, – сказал я, ведя её к кровати. – Нам пора спать.

Элиза, словно механическая кукла, последовала за мной к кровати. Она была напряжена, как натянутая струна, и я чувствовал, как её тело дрожит от отвращения. Это забавляло и одновременно раздражало. Я хотел, чтобы она была расслабленной и покорной, а не враждебной и сопротивляющейся.

– Я приму душ, – буркнула она, отстраняясь от меня. – Мне нужно смыть с себя этот день.

Я кивнул, позволяя ей уйти. Мне тоже нужно было время, чтобы собраться с мыслями и настроиться на предстоящую ночь.

Пока Элиза была в душе, я снял свой смокинг и переоделся в боксеры. Выключил основной свет в спальне, оставив лишь приглушённое освещение от дизайнерского ночника, отбрасывающего на стены причудливые тени. Я лег в постель, застеленную прохладными льняными простынями, стараясь расслабиться, отогнать от себя мысли о прошедшем вечере, о сделках, о лжи, которой была пропитана вся эта история с женитьбой. За окном мерцали огни Манхэттена, далекие и безразличные.

Вода в душе шумела долго, монотонно, словно пыталась заглушить мои мысли, смыть с меня остатки сомнений, которые неожиданно возникли после той лживой сцены перед журналистами. Я представлял, как Элиза стоит под струями горячей воды, пытаясь смыть с себя грязь этого дня, липкое ощущение позора, тяжесть моей власти, холодное прикосновение моих рук. И эта мысль – о ее беззащитности, о ее полной зависимости от меня – вызывала во мне странное, противоречивое чувство, смесь удовлетворения и смутного, непонятного мне самому беспокойства.

Наконец, шум воды прекратился, и дверь ванной комнаты тихо отворилась. Элиза вышла, закутанная в мой темно-синий махровый халат с вышитыми инициалами. Он был слишком велик для неё, рукава закрывали ее кисти рук, полы почти касались пола, и она выглядела в нём маленькой, хрупкой, беззащитной, словно потерянный ребенок.

Её влажные волосы были растрепанными, а лицо – бледным и осунувшимся, с темными кругами под глазами. Она была красива в своей уязвимости, в своей беззащитности, и это меня одновременно восхищало и пугало. В ней была какая-то скрытая сила, упрямство, гордость, которые проглядывали сквозь маску покорности.

Она прошла к креслу, где я заранее положил для нее одну из своих футболок и чистые хлопковые трусики. Сняв халат, она быстро, словно стесняясь своей наготы, переоделась. Моя футболка, большая и свободная, почти доходила ей до середины бедра, скрывая хрупкость ее фигуры.