Отвлекаясь - страница 2

Еще одним обитателем парка был ярко-рыжий котенок: Элиа его просто обожал, а Виола дала ему кличку Мао. Он не подпускал к себе никого, кроме одного мальчика, с которым, как предполагала Виола, не все было ладно: может, задержка развития, или неврологическое заболевание, или синдром Аспергера.

Родителями этого ребенка, лет четырех, не меньше, были шведы, молодые, бледные и очень худые, почти прозрачные. Они без тени уныния ходили за сыном по пятам, мать постоянно была у него за спиной, словно тень. Ее звали не то Агнета, не то Агнес, она была счастливой женой, и ее не тяготил ребенок с особенностями. Они с мужем поочередно гуляли с сыном в парке, сменяя друг друга, как в эстафете, и только когда пересекались на несколько минут, передавая ребенка с рук на руки, перекусывали вместе и на прощание говорили: «До скорого».

В отличие от них, Виола с Паоло сменяли друг друга, не говоря друг другу ни слова, главным образом потому, что все время приходили с опозданием, но вскоре они заметили, что благодаря этому Элиа меньше плачет. Они просто окидывали друг друга взглядами, и Паоло занимал место Виолы, или наоборот. Внезапная подмена удивляла малыша, и он, вместо того чтобы расстроиться из-за исчезновения мамы или папы, смеялся.

Агнес (или Агнета), посадив сына в прогулочную коляску, стремительно зашагала в сторону небольшой баскетбольной площадки, за ними потрусил их старый кокер-спаниель. «Пока, Виола!» – крикнула шведка, махнув рукой на прощание, и Виола помахала ей в ответ. Она не помнила, когда именно называла ей свое имя, но подобного рода детали теперь часто приводили Виолу в недоумение.

Она еще не успела стереть с лица дежурную улыбку, как за спиной какой-то женщины в светлом платье заметила Паоло, торопливо выскочившего из машины. Виола вздрогнула от неожиданности, чуть не уронила Элиа и поспешно опустила его на землю.

Паоло сбрил усы. Их усы.

Паоло отпустил их после того, как они впервые оказались вместе в постели. Она провела пальцем по краешку его тонкой, в мелких морщинках верхней губы и сказала:

– Хорошо бы тебе отпустить усы.

– Слушаюсь, мой генерал!

Они ему очень шли, в них было нечто сильное, мужественное, чувственное, кроме того, они уравновешивали его асимметричное лицо. Виола расчесывала их, подравнивала, вдыхала их аромат. Они пахли карамелью, дымом, а сразу после секса – ими, Паоло и ею. Усы стали символом их любви, ее зримым выражением.

Он сбрил усы, чтобы показать, что больше ей не принадлежит.

Виола смотрела, как он повернул в их сторону, потом вытащил из кармана телефон и поднес его к уху. Остановился как вкопанный на тротуаре, не дойдя до ограждения площадки. Густые черные волосы, расчесанные на косой пробор, были растрепаны, зато безукоризненно сидевший на нем синий костюм, казалось, был только что отутюжен, и весь он, от широких плеч пиджака до краешков брюк над блестящими темно-коричневыми ботинками, выгодно подчеркивал его стройную фигуру и высокий рост.

По лицу Паоло пробежала тень, и это встревожило Виолу. Он проявил столько терпения, жил у себя в кабинете, помогал ей прийти в себя, и все это без единого ласкового жеста, без единого нежного слова, – такая жизнь не для них, не для него.

Виола вскочила на ноги, она не могла больше терпеть. При мысли, что работа всегда была у Паоло на первом месте, ей захотелось бежать куда глаза глядят, тем более что сегодня его лицо показалось ей совершенно незнакомым. Она не стала ждать, когда он войдет в парк, не стала ловить его взгляд, просто оставила Элиа там, где он был, только прикоснулась к его макушке, разгладила ладонями свои легинсы и взглянула на часы: до занятия йогой оставалось семь минут, нужно только пройти через мост, и она увидит Дору. Свою подругу, свою тайну, свое единственное развлечение.