Отыграть назад - страница 14

Я стиснул зубы.

­— Но второго раза не будет, — с усилием вытолкнул из себя и слегка потянул ее за волосы, заставив запрокинуть голову и посмотреть мне в глаза. Взгляд поневоле скользнул по обнаженной шее, которую она словно выставила для меня. Я видел синие прожилки вен под тонкой, бледной кожей.

— Я больше не собираюсь никуда не уходить.

— Я не об этом, ­— я покачал головой и не вернул ей улыбку, с каким-то садистским удовольствием наблюдая, как веселье померкло и в ее взгляде. — Второй раз я тебя не прощу. Одну ложь я уже забыл. Второго раза – не будет.

Маша снова улыбнулась. Легко и беззаботно, словно я не пытался вдолбить ей в сознание нечто очень серьезное. А потом приложила к моим губам палец, сдвинула брови к переносице и покачала головой.

— Давай не будем считать, кто и что сделал и сколько раз, хорошо? Мы с тобой не калькуляторы… Иначе это не примирение, а шантаж.

Я дернулся, но заставил себя промолчать. Она не чувствовала себя виноватой, я вдруг осознал это предельно четко. Она могла жалеть, она грустила, она, как говорит, скучала – но при всем при этом, вины за собой она не ощущала. По-прежнему считает, что не могла поступить иначе?

— Хорошо, — нехотя согласился я. — Забыли.

— Забыли... ­— эхом откликнулась Маша и повела плечами, словно ей было холодно.

Я снова надавил ей на шею и поцеловал ее, когда она запрокинула голову. Я дернул ее на себя, чтобы быть еще ближе, чтобы убрать последние разделявшие нас сантиметры, и сжал руку у нее на затылке, прижав к себе так сильно, что, наверное, ей было даже больно. Но мне было – плевать.

Я нуждался в этом как в подтверждении того, что она действительно была рядом, была здесь. Я снова хотел почувствовать ее: губы в трещинках, прохладную кожу, исходивший от ее волос аромат зеленых яблок и лета.

И она, кажется, тоже в этом нуждалась, потому что очень быстро я почувствовал, как она нетерпеливо вертит бедрами, а ее пальцы раз за разом скользят по моей ширинке. Это был быстрый, животный секс. Маша что-то шептала, ее растрепавшиеся волосы были, казалось, везде – на моих плечах, на ее спине; они путались в моих руках, я тянул за них, и она выгибалась навстречу моим движениям. Я подсадил ее на стол и рывком стянул штаны сперва с себя, а после – с нее. Она склонила голову мне на плечо, тихонько застонав, и меня снова обдало ароматом лета и солнца, который, казалось, навсегда будет ассоциироваться у меня только с ней.

Мне не хотелось быть нежным, мне хотелось сделать ей больно – также, как она сделала мне своим уходом. И, судя по тому, с какой готовностью Маша шла мне навстречу, как ловила каждое мое движение, сделать больно себе хотела и она сама.

А после, когда мы оба кончили – я с глухим, тяжелым стоном, а она с едва слышимым, вымученным криком – она стянула с себя до конца футболку, а с меня – свитер, и прижалась к моей обнаженной коже – вспотевшая, горячая, живая. И замерла, щекой прильнув к груди, словно птичка, и, зажмурившись, оставила несколько быстрых, смазанных поцелуев.

И меня от ее прикосновений словно током прострелило с головы до ног. Был в них какой-то надрыв. Какая-то тоска, которой я раньше у нее не замечал. Она еще никогда так не делала, никогда.

И в этот момент я с кристальной ясностью понял, что больше не смогу ее от себя отпустить. Не смогу. И обязательно выясню, почему в ее жестах и поцелуях красной линией сквозит этот надрыв.