Отыграть назад - страница 7

Кажется, и моя рациональность полетела к чертовой матери. Спокойным из нас не был уже никто.

– Потому что я тебе, твою мать, не собственность, ясно?! И не вещь! И мне нахер не сдалось, чтобы ты поступал ради меня «правильно»! – словно змея, последнее слово я прошипела.

– А то трахнул меня, пометил и вроде как обязан теперь защищать «свое»! Только мне это не нужно! И нихера ты меня не пометил, понятно?!

Громов настолько ошалел от моей истерики, что даже не пытался вставить хоть слово в тот бурный поток, что вырвался из моего рта. Он стоял по-прежнему в шаге от меня и слушал, скрестив на груди руки – напряженный и взвинченный.

А я говорила и говорила, выкрикивая ему в лицо все то, что копилось, лежало у меня на сердце в последние недели.

— И чтобы ты меня как повод для разборок со своими бандюганами использовал – мне тоже не нужно, ясно?! А потом, наигравшись, выбросил на помойку как сломанную куклу! Или что вы там делаете с бабами, которых сперва трахаете, а потом они вам надоедают?! Мне нужно было, чтобы ты сказал... чтобы ты сказал...

И тут я поспешно зажала себе рот ладонью, сообразив, что еще одно слово, и я собственноручно выкопаю себе могилу.

— Сказал – что, Маша? – спросил он вкрадчивым, шелковистым голосом, и я подняла на него полные ужаса глаза.

5. 4.

Маша.

— Ничего, — огрызаюсь я и ухожу в глухую оборону.

Я не буду договаривать. И выпрашивать у него признание тоже не буду!

Я вздохнула. Черт, кажется, наш разговор зашел в тупик. Вернее, туда завела его я. Почему я не умела иногда смягчить, иногда промолчать, иногда покивать, даже если не была согласна? Я завидовала женщинам, которые могли крутить мужиками, как хотели только потому, что умели находить нужные слова в нужное время. У меня такой навык отсутствовал, кажется, на генетическом уровне.

Почему я не сказала Громову, что вернулась, потому что соскучилась по нему? Потому что не хотела больше просыпаться одна? Это ведь было правдой! Я бы даже не солгала... Мы с ним трахались, я три недели спала с ним в одной кровати, он видел меня голой, а я по-прежнему на подсознательном уровне ему не доверяла и боялась признаваться в значимых для меня вещах. Вещах, которые сделают меня уязвимой.

В вещах, из-за которых мне очень больно.

— Тебя кто-то нанял? Кто-то попросил вернуться?

Для пьяного он оказался удивительно проницательным. Громов снова шагнул ко мне и обхватил ладонью мой подбородок, заставив посмотреть ему в глаза. Целую вечность он буравил меня пристальным, цепким взглядом, словно хотел увидеть в глубине моих зрачков ответы на все свои вопросы. Его лицо было так близко к моему, что я могла сосчитать морщины в уголках его глаз.

Он мне не верил.

— Может, обыщешь? Вдруг я с диктофоном? – я умудрилась тряхнуть головой, хотя подбородок все еще был зажат в его жесткой хватке, и потянула вниз молнию на олимпийке. Расстегнув ее со звонким вжиком, я скинула кофту на пол и подхватила двумя руками низ футболки, чтобы снять ее и продемонстрировать Громову мое голое тело.

— Замри, — процедил он сквозь зубы, и его взгляд полыхнул нехорошим огнем. – Почему тебе всегда нужно меня провоцировать?

Потому что так легче.

Второй рукой он схватил мое запястье и с силой потянул вниз, заставив меня отпустить сжатую в кулаке футболку.

— Нет, ты посмотри все-таки, раз подозреваешь, что кто-то меня подослал! – я продолжала упираться и попыталась задрать футболку левой рукой, которая оставалась свободной.