– Видимо, побоялись мимо постов ГИБДД ехать. Отвезли, куда поближе и где побезлюднее. А в лесопарке только маньяки ночами шастают, даже местная молодежь туда после восьми вечера носу не сует.
– А днем?
– Да и днем озоруют.
– Ага. Значит, знали, куда ехать. Бывали в лесопарке.
– Скорей всего. Места у нас глухие; подозреваю, что на самом деле трупов там гораздо больше, чем у нас уголовных дел, – абсолютно серьезно сказал Васильков, ловко объезжая колдобину. – Послушай, давай на «ты», а то мне тяжело так официально общаться.
Я не возражала, и звать его Коленькой мне было не трудно. Работать нам с ним вместе придется плотно и долго, наши опера по чужим трупам колотиться не будут, разве что Синцова из главка удастся ангажировать.
– А почему ты так уверенно говоришь, что его забрали из дома? Там что, есть свидетели? – спросила я.
– Еще нет, но будут. Все зависит от тебя.
– В каком смысле?
– Видишь ли, – машина стала на светофоре, Коленька повернулся ко мне и стал изучающе меня разглядывать, словно решая, посвящать меня в страшные оперативные секреты или я этого недостойна.
– Ладно, я же справки о тебе навел, – вздохнул он, – никто про тебя ничего плохого не сказал. В общем, есть у меня агентесса, просто прирожденная «барабанщица», ну ты посмотришь. По счастливой случайности она оказалась дамой сердца этого самого Вараксина, его при ней забирали.
– И с ней ничего не сделали? – поразилась я. – Оставили свидетеля?
– Да видать, не слишком опытные киллеры. Собственно, благодаря ей и труп так быстро идентифицировали. Она поутру ко мне прибежала, мол, Володю забрали. А днем в нашем лесопарке труп нашли, я сразу на Володю и примерил, и оказалось, в цвет. Так что потенциального свидетеля имеем, а вот даст ли она тебе показания, это уж от тебя зависит.
– Так она ж твоя агентесса, ты что, ей объяснить не можешь, что она должна исполнить гражданский долг?
– Если бы все было так просто, – Коленька тяжело вздохнул. – Ты должна ей понравиться, и вызвать доверие.
Проговорив это, Коленька снова испытующе глянул на меня: мол, как я восприму необходимость нравиться какой-то девчонке. Я его понимала; если бы я встала в позу и дала гневную отповедь в том смысле, что я не обязана нравиться каждому свидетелю, что мое дело допросить, а его дело обеспечить показания, Коленька наверняка перекрестился бы про себя и даже не стал «светить» передо мной свою агентессу.
Но мне было не привыкать, ради ценных показаний можно и потерпеть. Один раз я перед допросом даже волосы покрасила – потому, что один известный мафиозо, от которого я ожидала откровений по уголовному делу, предпочитал шатенкам брюнеток.
– Тогда расскажи мне, как я должна себя вести, – ответила я, и Коленька удовлетворенно кивнул.
– Ты, главное, ничему не удивляйся. Просто внимательно слушай и не выражай своего недоверия.
– А что девушка из себя представляет?
– Девушка своеобразная, – вздохнув, сказал Коленька. – Очень ценный кадр, не дай Бог ее спугнуть.
– Ладно, посмотрим. А как я должна выглядеть?
Коленька снова стал разглядывать меня, видимо, прикидывая, не следует ли мне перед допросом быстренько сделать пластическую операцию.
– У тебя форма есть? – спросил он.
– Конечно.
– Лучше форму надень. Сегодня у тебя видок слегка вызывающий.
– Для тебя или для свидетеля? – уточнила я ехидно.
– Для меня в самый раз, – отозвался Васильков. – А для девушки ты лучше будь в форме. Тогда она тебя не будет ко мне ревновать.
