Сердце у меня бешено колотилось, но в душе не было страха. «Ну че, – бросил мне в лицо Ларёк, – дачник гребаный, наших баб цепляешь?!» И с этими словами он левой рукой схватил за плечо Риту. В свой удар я вложил всю силу, какая была. Все стояли оцепенев, а Ларёк, сделав два шага в сторону, медленно, как в немом кино, заваливался на вытоптанную клумбу. Циркач стоял, приоткрыв от удивления рот (ведь они полновластные хозяева ночного города!), всего несколько секунд. Он не был бы крутым блатарем, перед которым все дрожали, если бы не принимал быстрых решений. «Попишу, падаль!» – И с этими словами он рванулся ко мне, невидимым движением выхватив откуда-то из обшлага рукава наборную, сработанную в зоне остро отточенную финку. Скорее инстинктивно, чем осознанно, я успел уклониться от удара, отступив на полшага назад.
Клинок, описав мгновенную дугу, серебряной молнией задел правую сторону моего лица. Я услышал крик Риты и увидел, как она пытается прикрыть меня. Теплая кровь мгновенно окрасила алым цветом белый ворот моей рубашки. Несколько секунд Циркач раздумывал, куда бить дальше. Левой рукой я машинально вытянул из джинсов армейский ремень отца с тяжелой бляхой. И он пока еще неживой птицей распластался петлей в моей правой руке. В голове шумит, кровь заливает лицо. Но вот птица оживает и начинает свой хищный полет. Я отстранил Риту. Желтая бляха, как ночная сова, бесшумно рассекает воздух. От первого удара Циркач ушел. Но второй настиг его тогда, когда он, отступая назад, споткнулся и на долю секунды потерял равновесие. Пряжка ремня, словно желтый, чуть изогнутый клюв, ударила его куда-то между лбом и теменем. Циркач рухнул как подкошенный и выронил финку. Он лежал, неестественно раскинув в стороны руки и ноги, а на его лице застыло какое-то удивленно-глупое выражение. Я успел наклониться и взять нож, хотя почти уже ничего не видел и терял сознание. Очень хотелось добить этого гада, но Рита, приложив к моему окровавленному лицу свой платок, уводила меня домой…
Что и говорить, теперь, со шрамом на щеке, высокий и бесстрашный, я стал настоящим героем для одноклассников Риты. А она смотрела на меня с затаенной гордостью. Но не все и не всегда складывалось для меня так удачно, как в этот раз. Бывало, мы дружной компанией выбирались на речку, которая, убегая, в летний день весело серебрилась среди зарослей прибрежных ив и шумящей ольхи. В глубине одной из ее многочисленных излучин находился небольшой песчаный пляж, словно волшебный уголок вечного лета, наполненный горячим солнцем, нагретым песком, зеленой осокой и звонкой речной волной.
Еще в стародавние времена здесь была сооружена земляная насыпь для ныряния в реку. Насыпь эта представляла собой длинную, узкую вытянутую площадку, сооруженную из множества ивовых прутьев, покрытых белой глиной и песком. Она постепенно уходила вверх, образуя примерно сорокапятиградусный угол. Когда-то давно насыпь возвышалась прямо над рекой. Но с годами река мелела, берег осыпался. И насыпь постепенно, медленно, но верно отдалялась от когда-то полноводной и широкой реки. Но некоторые смельчаки продолжали ею пользоваться, то есть с полного разбега нырять в воду. Вся сложность заключалась в том, что, для того чтобы нормально нырнуть и при этом не сломать себе шею, нужно было на полной скорости, разбежавшись изо всех сил, промчаться по узкой площадке метров двадцать пять и, оттолкнувшись от ее края, ни о чем не думая, в прыжке «ласточкой» уйти вертикально вверх, а затем, сгруппировавшись в воздухе, камнем, вытянувшись в звенящую струну, упасть с неимоверной высоты головой вниз в серебряно-зеленый омут.
