Безрадостно и незаметно прошло еще три года. У Николая уже был первенец, которого они с женой назвали Алексеем. В один из дней, накануне Вербного воскресенья, Анна (жена Николая) решила навестить родителей, живших в соседнем селе верстах в пяти от них. Туда она отправилась не пешком, а на быстрой вороной тройке вместе с опытным верховым, обрусевшим черкесом Измаилом. Что случилось потом – толком никто так и не смог понять. Из бессвязного рассказа Измаила выходило, что вначале лошади легко катили по проселочной дороге рессорную коляску. Все было спокойно, и ничто не вызывало опасений. В небе стояли тихие белые облака, ветра совсем не было, вдоль полей безмолвно застыли серебряно-синие ивы. Но вдруг какая-то женщина в черном одеянии вышла на обочину дороги метрах в пятидесяти от них. И в этот момент с пристяжными стало происходить нечто невообразимое. Спокойные еще минуту назад, они словно потеряли волю и рассудок: захрипели, забились в судорогах и рванулись так, будто за ними погналась стая волков. Закричала Анна, а Измаил не мог остановить тройку и только видел ужас в застывших зрачках коней. У поворота на полном ходу рессорная коляска перевернулась и вместе с коренной и пристяжными опрокинулась в глубокий кювет. Измаил уцелел, а Анна погибла.
Боль и горе едва не сломили Николая. Жизнь, казалось, потеряла всякий смысл. Но остался первенец Алексей. И, превозмогая себя, Николай решил жить ради сына. Огромный дом совсем опустел и затих. Лишь по ночам глухо шумел за окном от ненастного ветра старый сад. Но молодость брала свое, и жизнь постепенно начала снова входить в свои берега.
Прошло два года. Стоял сухой август. По ночам огненными стрелами бесшумно реяли за черными полями зарницы. Как-то раз зеленая комета, озаряя мертвенным светом полнеба, медленно проплыла над уснувшими селами. Старики кивали и говорили, что все это не к добру. И новая беда случилась. Однажды в полдень, словно древний глухой голос, раскатисто и страшно прогрохотал где-то рядом, будто из глубины сада, грозный мраморный гром. Неживая дымно-лиловая туча нависла над домом. Синие языки огня, вырываясь из нее, словно змеиные жала, начали лизать высокую крышу и мезонин. Дом заполыхал сразу в нескольких местах, а хлынувший затем дождь не смог погасить яркого, какого-то неземного пламени.
Они переехали в другое далекое и незнакомое село, где Николай купил на окраине небольшую старую избу, густо окутанную дикой сиренью и разросшимся жасмином. Дела совсем расстроились, хозяйство пришло в упадок. Да и не было прежней цели и желания что-то приобретать, чем-то заниматься ради приумножения своих доходов. Память о прошлом не давала покоя, а в будущем не было успокоения. Потом были войны, революции и разные другие смутные времена. Уж на что, а на эти события всегда была богата наша благословенная страна. Судьбы отдельных людей навсегда потерялись и растворились во времени. Где они теперь? Может быть, на старинных иконах, в шорохе листьев шумящих лесов или на заросших дикой травой забытых погостах. Лишь иногда какой-то отзвук или случайное воспоминание напоминают о том, что они были, мучились, любили и страдали…
Елизавета Алексеевна закончила свое странное и печальное повествование и вышла в соседнюю комнату. Я сидел в странном оцепенении. Ее рассказ на меня сильно подействовал, и я смутно чувствовал, что он каким-то необъяснимым образом вошел теперь и в мою жизнь. Елизавета Алексеевна вернулась и, подойдя ко мне, положила на ломберный столик с керосиновой лампой небольшую, старой работы шкатулку. Я механически, ни о чем не думая, открыл ее.
