Редкое по своей красоте ожерелье лежало передо мной. Сделанное, видимо, еще в прошлом веке, оно являло собой образец художественного совершенства и изящества формы. Таким его мог создать только очень талантливый мастер. Выполнено оно было в виде едва распустившейся виноградной лозы. Роль условного стебля играла золотая цепочка тонкого венецианского плетения. Там, где соединялись между собой ее звенья, в крохотных серебряных чашечках голубоватым и матовым сиянием мерцал старинный жемчуг. А листьями были желто-прозрачные топазы и несколько крохотных изумрудов, которые зеленоватыми и чуть дрожащими искрами вспыхивали вдоль золотой лозы. И с этого искрящегося разными цветами стебля, словно первые робкие цветы, еще почти невидимые и нераспустившиеся, нежно сияли маленький золотой медальон и тонкий, с серебром и эмалью, католический крестик. Казалось, это чудесный, волшебный цветок, неведомо каким образом вдруг попавший сюда из царства сказок и преданий.
Я сидел пораженный и тем, что видел, и только что услышанным рассказом. Получалось так, что рассказанная Елизаветой Алексеевной повесть и ожерелье были соединены между собой невидимой нитью минувших событий. На моих глазах предание и вымысел превращались в явь, в осязаемую действительность. За окном вечерело, догорал долгий августовский закат. Приближалась ночь. На душе было тревожно.
На следующий день я поведал эту странную историю Рите. К моему удивлению, и на нее она произвела очень сильное впечатление. И особенно ее воображение поразило то, что ожерелье, которое я воочию видел, могло действительно принадлежать той, уже почти мифической и исчезнувшей во времени Кристине Деграсси. Глубокая грусть легла на лицо Риты. Она опечалилась, и ее милая улыбка погасла. Все услышанное нами казалось странным, но чем-то тревожным веяло от этого. Словно какое-то недоброе предзнаменование было во всем услышанном и увиденном. Ведь все, о чем мы узнали, существовало когда-то и было косвенным образом связано с настоящим.
Мы не знали, что стало с загадочной француженкой, отчего столько бед и напастей шло по пятам за судьбой Николая. Кто была та женщина в черном одеянии монахини, которую видели идущей в одиночестве по пустой и страшной туманной улице?
Прошло несколько дней. И постепенно наша тревога рассеялась. Молодость не ведает уныния. Тем более восемнадцатого августа (как хорошо я запомнил эту дату) у Риты был день рождения. Мы решили отпраздновать его вместе с одноклассниками Риты на берегу нашей реки, где часто собирались летом. За два дня до ее именин мы возвращались все вместе с городской дискотеки, которая прошла очень весело. Кто-то из ребят спросил ее о том, какой бы подарок ей пришелся по душе. Сказано это было в виде полушутки. Рита задумалась о чем-то, а затем серьезно ответила: «Старинное ожерелье… от своего верного рыцаря…» Все засмеялись, приняв ее ответ также за шутку. И только я понял, о каком ожерелье шла речь.
Жить в снимаемом доме мне оставалось несколько дней. Родители выделили мне крупную по тем временам сумму для того, чтобы я рассчитался с хозяйкой за жилье. И еще у меня были деньги, которые я собирал года три на мотоцикл «ЧеЗет». Это был классный чешский мотоцикл, скоростной и маневренный. На нем можно было мчаться со скоростью до ста шестидесяти километров в час по вечернему шоссе. На владельцев таких машин парни глядели с завистью, а девушки с обожанием. Одним словом, это была мечта моя и многих. Было собрано уже почти четыреста рублей. Сумма немалая, если учесть, что неплохой деревенский дом в Подмосковье можно было купить в ту пору за триста рублей.
