Мама для меня – не просто авторитет. Мама – легенда. Она никого не боится и всегда говорит то, что думает.
«Если ты права, тебе нечего бояться, – убеждает меня она. – Даже если все против тебя. Ведь бывает так, что все неправы, а один человек – прав. Ты, главное, сама верь в свою правоту. Если ты сомневаешься – тогда другое дело».
И после паузы добавляет: «Вот я – всегда в себе уверена!»
Настанет день, и мама обучит меня, драчунью, нескольким «отшивающим» и «уничтожающим» фразам, с которыми я без драки завоюю уважение в сельской школе. Мама научит меня писать сочинения лучше всех в классе. Научит пересиливать себя и делать именно то, чего хочется меньше всего.
Она внушит мне навсегда, что полки с книгами смотрятся в доме богаче, чем ковры на стенах или хрусталь в серванте. Приучит читать литературные журналы, плакать от хорошей поэзии, ходить в букинистические магазины и рыться в старых книгах, пока от пыли не покраснеют глаза и не распухнет нос.
В «шальные девяностые» мама будет вести переговоры с заказчиками, выбивая деньги для оборонного предприятия. Потом уйдёт в коммерческую структуру и до семидесяти лет проработает в торговой фирме менеджером наравне с молодыми девчонками.
Девочка-отличница Лида не станет доктором наук, известным политиком или бизнес-леди. Отличники вообще редко достигают внешкольных звёзд. Но всё, за что она возьмётся, будет выполнено на оценку «отлично». И даже я – мамино самое неказистое произведение – закончу школу почти отличницей, с одной-единственной четвёркой: по географии.
Однажды мама обронила:
– Скоро приедет Виталик. Его ты будешь слушаться!
Почему это я должна слушаться неизвестного Виталика?.. Не хочу и не буду!
Но теперь почти каждый день я слышала, что «приедет Виталик», и привыкала к мысли о его скором приезде.
Мама вообще-то и без Виталика прекрасно со мной справлялась, хоть мы и не всегда понимали друг друга.
Вот я, напуганная чем-то, плачу, а мама, сидя напротив, повторяет спокойно и холодно:
– Прекрати истерику. Пре-кра-ти-ис-те-ри-ку.
Мне же мерещится угроза: «Прекрати, а то я тебя истереку!» Что это значит – что именно мама со мною сделает, если не прекращу – я толком не понимаю. Одно ясно: пощады не жди! Меня истерекут и обратно уже не починят!
Мама удивлённо смотрит, как я реву по нарастающей – от страха, и не знает, как на это реагировать.
– …Вот Виталик приедет, – повторила мама. И, вздохнув, бросила взгляд в окно, во двор, где корова жевала наше бельё.
– А Виталик тоже будет у нас жить? Как тётя Валя и Генка?
– Посмотрим, – мама слегка хмурилась, будто сердилась, но щёки её нежно краснели… как у Генки, когда он врёт. Значит, Виталик будет жить у нас.
– А откуда он приедет? – выпытывала я.
– Он прилетит из Ленинграда, – говорила мама.
Небо над посёлком было чистое-пречистое, лишь изредка набегали и проплывали фигуристые облака. Если смотреть долго-долго, обязательно увидишь, как пролетит крошечный самолётик с длинным дымным хвостом.
– Мама, а вон там Виталик летит? – нетерпеливо спрашивала я, завидев самолёт.
– Нет, доченька. Когда ему подпишут командировку, об этом сразу станет известно.
– А кто ему подпишет командировку?
– Партия и правительство.
Значит, про приезд Виталика сообщат по радио!
Мы каждый день слушали радио – пластмассовую коробку, самый важный предмет в крошечной комнатушке. Временами коробка принималась смешно разговаривать по-киргизски. Произносимые диктором фразы были звонкими, резкими, с многочисленными «ы» и «уу», и я почти ничего не понимала.
