Горы холодной сыростью реки лезут под комбез, и старший лейтенант Чеканов Е. С., совершенно позабывший о жадности ночи, в который уже раз вспоминает товарища Бисмарка, ясно и доходчиво нарекшего индивидуума, не внимающего ошибкам других индивидуумов.
Митька
Афганистан, Афгано – Советская граница, 29.07.1982, 02:40
– Смотри, солдат. Где треугольник – там лететь будет. Работа, Маркелов.
Сзади приглушенная возня, Хаким чертыхается.
– Надо было сразу включать, Маркелов. Долго греться.
– Подождут твои умные.
Треугольный свет исчез. Секунды. Ни звука, лишь далекий рокот реки. Внезапность полета яркой точки. На зеленоватой черноте – едва различимая полоска хвоста. Перечеркнув тьму, точка падает где – то за спиной. Хвост – вот он, рядом, связывает с той стороной. Намутили, чуреки!
Запыхавшийся Хаким шипит в ухо:
– Где веревка, солдат?
– Держу.
– Не пускай, уходи глубь, тяни сильно. К Маркелов.
Митька находит инфрой Маркела, сияющего руками и лицом. Рядом небольшие, абсолютно черные мешки. Идет. В руке – гибкая и невесомая прочность.
– Товарищ прапорщик.
Маркел перехватывает, лезет на камни, продевает сквозь замурованное в нише кольцо.
– Давай мешок.
Тихо клацает подвесной механизм, мешок бесшумно скользит на ту сторону под собственным весом.
– Пятнадцать секунд, Маркелов. Другой потом.
– Да помню я, старый. Павлов, буди Ермакова, пусть эфир пасет, и сам наблюдай. К краю не суйтесь.
Черное на черном. Невидимое, стремительно несущееся мелькает на тепловом фоне скал той стороны и пропадает, растворяется в монолите.
– Уехали, Хаким.
– Теперь трогай веревка. Как слабнет – тяни быстро – быстро. Деньга нам на газе летит, Маркелов.
– И охота тебе, старый, по горам с купюрами таскаться?
– Здесь работа – деньга от плохой человек был. Дома тоже деньга. От хороший.
Старлей
Таджикская ССР, 29.07.1982, 02:10
Глухо. Уставные положения давно отлетели в тартарары. Легкое присвистывание капитана Лаптева, доносящееся из глубины длинного и узкого каменного пенала, тает в предпосылках храпа капитана Полянского. Реакция горного ботинка старшего лейтенанта Чеканова – и вновь доминирует присвистывание. Подполковник Агашин недвусмысленно выразил на инструктаже свое отношение к имеющему место быть: «У кого люди спать будут – зубы напильником сточу». Игнорируя перспективы двадцати девяти оставшихся, плотно сжатых в связи с температурными казусами среды обитания, возлагая на обувь неусыпную заботу о тихом сне произведения писателя Каверина, командир тройки погружен в тщательное визуальное прощупывание ночи.
Безнадега и холод постепенно одолевают. И вот уже общественный БК[9] свален в кучу. Брезентовые подсумки и чехлы размещены под комбезом, а еще – восемь килограммов чехословацкого бронежилета сверху. Тепло, выкраденное у жестких инструкций и наставлений, играет злую шутку. Клонит в сон. Старлей сдерживает дыхание и доводит себя до околообморочного состояния. Вырванная из сладкого омута плоть болью напоминает о насущном, нервно взбрыкивает и очумело хватает воздух под удары безумствующей крови. Насытившись и воспрянув, в долгу не остается – указывает на пониженное содержание никотина. Вдосталь поиздевавшись, старается улизнуть вновь. Старлей обращается к логике в походе за пониманием. Хорошо, сейчас будем мерзнуть, если…
Всплеск света… Мимолетный… В самом верху. Слева. Почти у среза, переходящего в пологий подъем. Сон исчез. Комок мышц и глаза хищника в хитросплетении команд натасканной программы «Зверь». Дрогнувшее время разворачивает спираль…
