– Что вас так веселит, Кох? Осадок сульфата бария?
Одноклассники засмеялись, хотя это было совсем не смешно. Совсем не смешно, фрау Винтер.
– Совсем не смешно, фрау Винтер, – незаметно для себя озвучил я своевольную мысль. – Не знаю, почему все смеются. Должно быть, поддержать вашу несмешную шутку – это единственный способ получить «зэр гуд» за эту смертную скуку, что вы здесь уже полчаса рассказываете.
Класс замер. Тишина была такой, что я слышал, как урчит в животе у соседа по парте. Сама же фрау Винтер вмиг побелела, будто ей спустили всю кровь.
– Выйди вон, Кох.
Ее голос – такой же бескровный, как и лицо – хлестнул меня по щекам. Они запылали, и я выбежал из класса, на ходу застегивая рюкзак.
Я бродил по пустым коридорам, стараясь не наткнуться на охранника или кого-то из учителей. Нужно было оставаться в школе как можно дольше, а потом, никуда не сворачивая, идти домой, где уже будут Клаус и отец.
Мое внимание привлек гул из-за двери актового зала. В свободное от занятий время там зависали все, кто мог: готовили танцевальные номера, драматично читали стихи ко дню святого Валентина, шли за звездой в канун Рождества, облачаясь в длинные рубахи волхвов. Проще говоря, за этой дверью было чем скоротать время и спастись от зова Штрауса. Дверь открылась бесшумно, и я проскользнул внутрь.
Это была репетиция театральной группы Хайнриха. Ребята стояли на сцене, а географ, бурно жестикулируя, объяснял, в чем главная идея его постановки. Само по себе то, что географ руководил театральной группой, было странно (или, скорее, нетипично).
Но чем больше я слушал их споры на сцене, тем сильнее меня интересовала их постановка: это были «Бременские музыканты, версия 2.0», в которых изгоями были не животные, а люди. Каждый из музыкантов в начале играл просто отвратительно, но к концу истории так виртуозно овладевал своим инструментом, что их музыка становилась исцелением для людей. Я слушал, затаив дыхание, и не производил никаких звуков, чтобы не быть обнаруженным в своём убежище на последнем ряду. Но все же Хайнрих заметил меня:
– Винфрид, спускайся к нам! Нужна помощь!
Я был безгранично благодарен ему, что он не уличил меня перед всеми во вторжении на их репетицию без спроса. Тобиас Хайнрих был старше меня почти в три раза, но, кажется, в своей взрослой жизни он сохранил способность делать важные вещи – одну из которых только что сделал для меня. Я нерешительно спускался между широкими рядами зрительного зала, прикидывая, могу ли я себе позволить принимать его помощь (хотя на деле о помощи просил он).
– Давай, дружище, вот сюда, – он вклинил меня в круг между собой и темноволосым парнишкой с большими бледно-голубыми глазами, которые выглядели демонически в контрасте со смолью его волос.
– Дело вот какое: у нас как будто бременские музыканты. Но, может, мы сделаем Кельнских музыкантов, а, ребята? Тогда мне нужен ещё один актёр. Винфрид, ты как?
От неожиданности я опешил и было открыл рот, чтобы отказаться, но в эту же секунду встретился с глазами географа, в которых читалась бурная мыслительная деятельность: ну конечно! Ему не нужен еще один актер – он все еще не бросил попытки помочь мне. Любым способом. Театр и актёрская игра не интересовали меня… но они будут отнимать много времени и сил, а это нужно мне сейчас больше всего: не иметь возможности думать о ней и ходить вечерами к ним.
