Лара Кинг сидит к двери боком, на полу под ней виднеются борозды от ножек стула – светлые на чёрном, ровном слое запекшейся крови – наверное, пыталась вырваться или спятила от боли и дрыгалась, что, в принципе, неудивительно. Она раздета по пояс, на спине отсутствует часть кожи, с губ свисают кровавые лоскуты, кое-где на них ещё висят скрепки – наверное, безбожно орала, содрав крепёж. Одного глаза нет, второй не в фокусе, вокруг радужки сеть из лопнувших сосудов – наверняка Кинг им уже ни черта не видит. Данэм постарался на славу.
– Надеюсь, твои труды были не напрасны, – Эйса старается добавить в голос как можно больше небрежности – пусть думает, что её эта картина не задевает. Ривера не неженка и не слабачка, но ей отчего-то до дрожи не хочется на это смотреть. Снова. Как в том проклятом свинарнике.
Страшно. Страшно, что такое могут сделать и с ней. Страшно находиться рядом с человеком, которые делает такое с профессиональной дотошностью и знанием дела. То, что она с этим человеком трахается, совершенно не меняет сути. Члены картеля Франко не ходят на корпоративы – Эйса счастливо избежала возможности близкого личного общения с его профессиональными палачами. С ними встречаешься единожды за свою жизнь – когда они за этой самой жизнью приходят. В случае же с Данэмом судьба-злодейка здорово пошутила над ней, мол, на, любуйся, в стороне тебе не остаться. Просто закрыть глаза недостаточно для того, чтобы мир вокруг перестал существовать. Всему есть цена – Лара Кинг её заплатила. Эйса понимает, что однажды наступит и её черёд. И лучше, чтобы это была аневризма.
– Она назвала имя, – отзывается Оливер, сворачивая в узел мусорный пакет, полный ампул и шприцов. Видимо, он сделал всё, чтобы Кинг протянула, как можно дольше и заговорила, как можно быстрее.
– И?
– МакКормик.
Эйса в ответ лишь нетерпеливо дёргает плечами и гнёт бровь. Данэм уточняет:
– Я знаю только одного МакКормика. Он директор Управления по борьбе с наркотиками.
– Ха, какая ирония! – Эйса обнажает зубы в едком, злом оскале. Рыба гниёт с головы, Ривера поражается тому, как лихо она тогда, в разговоре с Беккетом, попала в яблочко, даже не целясь. Власти в этой чудной стране оборзели в конец. А ещё что-то про Мексику говорят. Эйса вдруг ощущает острый приступ патриотизма – везде, в любой стране мира власть прикрывает демократией элементарную жажду наживы, только мексиканцы не боятся смотреть правде в глаза…
– А мне кажется, вполне логично. Вот представь, ты работаешь в кондитерской. Неужели ты не попробуешь ни кусочка? – разговоры на околопищевую тему в такой обстановке ничего, кроме позыва проблеваться, вызвать не могут. Смрад дерьма и мочевины встаёт поперёк горла, когда она пытается сделать вдох. А Данэму всё нипочём.
Он достаёт из чехла видеокамеру, включает её, проверяет настройки.
– Я без штатива сегодня. Будешь снимать.
– Что снимать? – Эйса рассеянно принимает из его рук камеру, уже заранее зная ответ.
Данэм молча вынимает из чемоданчика нож с широким клинком. Тот самый. Ривера смотрит через объектив на цементный, запыленный пол со следами их подошв, на чёрные капли крови, похожие на следы мазута. Перед глазами встаёт лицо Шокера, его взгляд, полный страха, отчаяния и мольбы о скорейшем конце мучений. Она не успела его оплакать, как не успела оплакать ни одного из братьев. В картеле живут быстро.
