– С командармом я был знаком еще с Первой мировой, когда тот перешел в сторону сначала англичан, а потом русских, – был генералом Турецкой армии. Правда, эти уроды поймали его и, чтобы опозорить, отрезали ему правое ухо в надежде, что командарм покончит с собой. Они ошиблись, глубоко ошиблись: полководец наш сохранил свою жизнь для борьбы с врагом. Нас не так много, чтобы еще заниматься самоистреблением. Понятия чести, достоинства, самоуважения, гуманности и прочая ерунда должны отходить на второй план, а еще лучше исчезнуть, когда речь идет о судьбе Великой Армении. О них можно говорить на общих собраниях. Наши души, наша мораль должны быть многослойными и не подлежащими полному раскрытию, и при этом каждый слой, в свою очередь, обладает свойством гибкости. Говорят, точнее, придумали грязные турки, что у нас, у армян, мораль неуправляема; нет, как раз наша мораль даже очень управляема и служит интересам родины. Служил я у командарма командиром истребительно-карательного батальона. Почему такое двойное название этого подразделения – все очень просто, командарм говорил: «Врагов настоящих нужно истреблять, а врагов из своих нужно карать», – чем я и занимался все годы службы у него. Еще в Османской Турции в годы Первой мировой входили в села, где жили турки, уничтожали всех, не щадя никого, а когда приходили правительственные войска, просто отступали, при этом карая армянские населенные пункты, которые были пассивны в нашей борьбе или выступали против. Это было одним из гениальных тактических приемов командарма, как говорят, тактика на века. А потом же призывали мировое сообщество поглядеть на все это. В армянских населенных пунктах показывали зверства турков. Об этой тактике мы с вами еще поговорим, Зорик-джан, позже, – при этом взгляд направил на Алика, как бы спрашивая, можно ли ему доверять.
Зордан в ответ улыбнулся и незаметно кивнул головой в знак согласия. Алик же был в своем мире и вовсе не заметил их кивки и ужимки.
– С 1918 по 1920 год мы с командармом воевали, можно сказать, везде, по всему Закавказью. Начали из Нахичевани, прошлись по Зангезуру, Каракоюнлу, Геокча, Казах, Гянджа, Карабах Борчалы, Шамахы, Губа. Помешали нам большевики, так бы мы добились своего. Сначала они нас поддерживали, помогали всем: оружием, продовольствием и всем необходимым для войны, – а потом помешали. Оккупировали в 1920-м их, потом нас, а потом и Грузию. Теперь нужно создавать такую же ситуацию и не упускать возможность захвата, точнее, освобождения новых территорий. В последние годы я работал в тех местах, где воевал в молодости. Многих, против которых я воевал, знал лично. Эх! Столько воды утекло с тех славных лет. Если сегодня начнется такая же война, я готов взять под свое командование такой же батальон и вести его. Я знаю вход в каждый дом в тех краях. Все эти годы, что я работал там, был вхож во все дома. У этих азербайджанцев наивность и доверчивость граничит с глупостью. Правда, они не знали, что я тогда воевал против них, даже если и знали бы, ничего не изменилось: очень отходчивы, все быстро забывают и еще быстрее прощают. Об этом я не распространялся, сидя в их компании, слушал их беседы и в душе смеялся над ними. Они мне рассказывали, что большинство погибших в этот период армян были уничтожены своими же по приказу Андроника, будто я этого не знал, и при этом очень грубо обзывали командарма. От них же я узнал более точно, при каких обстоятельствах и кто ранил меня тогда в ногу. Если тогда знал бы точную картину, продолжил бы преследование и истребил бы всех. Да… Очень жаль, что не знал. Они меня приглашали в свой дом и угощали самым лучшим, чем могли, и считали, что я их друг.
