Свекрови лучше удавалось подавлять эмоции, когда она навещала меня. Она не плакала при мне, и я не видела следов от слёз на её щеках. Каждый раз, когда приходила, держалась отстранённо у окна. Смотрела на больничный парк, немного отодвинув плотную занавеску в сторону, и думала, что лучше бы воспоминания о дне аварии никогда не вернулись ко мне. Я видела бледные лица мужа и сына её глазами каждый раз, когда она заходила в палату. Свёкор всегда тенью держался около двери и первым выходил, когда их время посещения заканчивалось. Изредка бросал на меня печальный взгляд. В этом взгляде читалось: «Почему ты не умерла вместе с сыном и внуком?»
А действительно, почему?! Что теперь меня тут держит…
Мой психотерапевт догадывался, что я лгала и память ко мне вернулась полностью. Но каждый раз держал этот вопрос в мыслях, не имея смелости задать его вслух.
Мои родные были не готовы услышать правду, которую я скрывала: что я читаю мысли людей и помню свои прошлые жизни.
Мне поставили ложный диагноз – диссоциативная амнезия.
Я не хотела покидать стены лечебницы: за ними не было жизни для меня. Поэтому играла выгодную мне роль: притворялась, что диагноз верный. О том, что вспомнила о дне аварии, я молчала. Никто из родственников не задавал вопросов вслух, но я слышала их мысли. Глотала их вместе с немыми слезами, которым не позволяла вытекать из глаз. Терпела не только свою боль, но и боль всех, кто навещал меня. Рыдала навзрыд, когда оставалась одна.
Если каждый из них начнёт меня жалеть, когда поймёт, что я всё вспомнила, – я не выдержу. Чужая скорбь растворит меня, как кислота.
Как только голова касалась подушки и опускались веки, в моё сознание врывались воспоминания, опережая сны.
Я так мечтала о сыне. Чувствовала, будто это моё предназначение – родить сына любимому мужчине. Муж повторял, что ему всё равно, кто это будет, он будет любить ребёнка одинаково – мальчика или девочку, потому что этот малыш – продолжение нашей любви.
Неземной любви, добавлял он и улыбался.
Моя беременность протекала хорошо. Почти не было токсикоза. Все девять месяцев я провела на ногах и впустила нашего малыша в мир без страданий. Когда мне на грудь положили сына, я почувствовала, что уже держала на руках этого ребёнка. Его запах был таким знакомым…
В то мгновение сердце болезненно сжалось, как будто должно было произойти что-то страшное, что изменит мою жизнь навсегда.
– Он такой… большой! – Я смотрела на сына, которого мне положили на грудь спустя пять часов родов. – Не могу поверить, что он помещался во мне.
Муж сам настоял на своём присутствии в родильном отделении, хотя я считала это неправильным, боялась, что это повлияет на его чувства ко мне. Он держал меня за руку, вытирал пот со лба и висков от начала схваток и до рождения сына.
– Я горжусь тобой, Ангел мой!
– У меня какое-то странное предчувствие, – я оторвала взгляд от сына и посмотрела мужу в глаза. Мне нужно было убедиться, что я одна чувствую привкус беды на нашем общем счастье.
– Всё будет хорошо, – улыбнулся муж и быстро перевёл тему: – Как назовём сына?
Такие живые воспоминания о нашей счастливой жизни. Казалось, что можно дотронуться до них кончиками пальцев, сто́ит протянуть руку. Но как только я открывала глаза, видела палату психиатрического отделения, в которой сама себя заперла.
