Ходя в туфлях из аидовой кожи,
Он сквозь Македонского жрать Цезаря рвался,
Цезарь из глаз Гомера… выжиты величия дозы,
Он хаоса из черепа суккуба набухался.
Он искал огонь по ту сторону страсти и любви,
Он обласкан красотой, как Сетх,
Ибо, живя в глотке жизни, говорил изживи Цинизм ему
от чувств доспех.
Он свидетель на страсти с садизмом годовщине,
Души, кастрированные им, не подтверждаются статистикой.
Настал салют из лысин Муссолини,
Его встречает изумруд, испачканный истиной…
Он эмбрион страсти в эгоизме Эпикура, с гедонизмом его
разорвавший.
«Так и строилась стихов Астаротовых архитектура», —
сказал Диониса читавший.
Эфирные перси изнасилуют невинную ночь,
Вера вырождена варварской похотью поцелуев.
И лишь ты надменно скажешь величию «прочь» —
Вера кинулась под поезд, постмодерн почуяв.
Мощностью миллион микрон медной минуты
Возвышался циник любвелюб.
Четыре тоны слов, что краше красной ртути,
Пожирает танзанитный Трубкозуб.
Неверный раб вьётся в вере в Данте,
Жаждя доказать: «он не князь – он фюрст»,
Он гнилым красотам команданте,
Леватскую гадюку греющий ГюрзТ.
О ты, боявшийся забвенья срасти своих страстиходов,
Гиацинтный якинт Теорий янтарных яблочник,
Твой наследник Кровь и Масодов Величайший сотворил тебе
памятник
Послестрастие.
На его кипящую красу потомки обопрутся,
Я и ты швырнули Луну в лунку лунцио.
Абсурдизм абсентно орёт в Абруццо —
Наконец спокоен Габриеле Д’Аннунцио…
