Палеонтология обратной стороны - страница 10

#Даже уроки я приготовил особенно тщательно, истратив на это почти все перемены

Дома я родителям эту историю как причину вызова в школу и пересказал. Отец, решив, что я расстроен, сильно меня ругать не стал – просто сказал, что когда такое безобразие происходит, то надо немедленно говорить старшим, а не развлекаться неравными боями без правил. Мама только покраснела. Краснела она в тех же ситуациях, что и воины, которых признавали годными для службы в войске Александра Македонского.

***

Вообще по работе она водила отряды на отстрел и отлов крупных млекопитающих, в том числе моржей, медведей и зубров. В юности она была очень стройной, но после того, как родила меня и отдала мне весомую часть своего и без того небогатого здоровья, мама догнала по комплекции объекты своего научного интереса. Когда на северных золотых приисках был найден первый в мире сохранившийся в вечной мерзлоте мамонтёнок, то грамотно законсервировать и забрать его был направлен как раз её отряд. Мамонтёнка назвали задорным мальчишечьим именем. Как-то попадалась в руки статья, автор которой недоумевал, почему мамонтёнок назван по очень маленькому ручью Дима, находящемуся на большом расстоянии от самой находки, а не по тому крупному ручью, на берегу которого он был обнаружен. И сам не знаю. Следующего найденного мамонтёнка назвали Маша, говорят, что в честь маленькой дочки начальника отряда.

***

Наша школа, где сейчас учились младшие классы, была очень старой. Открылась она в 1929 году и называлась тогда «Школа имени Диктатуры Пролетариата», о чём никто из пламенных коммунистов педсостава нам так и не сообщил. Это потом, совсем недавно, случайно обнаружила Дружина, но школа-то сама про себя всё знала. Рядом давно было построено новое, просторное сталинское школьное здание, приспособленное под развёртывание госпиталя в военное время. Папа мне рассказывал, что под паркетом там везде кафельная плитка, потому что это нужно в санитарных целях, когда в классах будут палаты для раненых бойцов.

Я с замиранием сердца ждал, когда где-нибудь паркет отвалится и я увижу эту плитку – настоящую! – настоящую суть затаившегося на время смысла бытия. Мы с ним хорошо понимали друг друга. А в нашей маленькой школе, которая была уже никому не нужна, потому что диктатуры пролетариата давно не было, деревянные перекрытия прогнили настолько, что нам запрещали бегать на переменах, чтобы они не проломились. Это было правдой, а не современным идиотизмом – в некоторых местах под линолеумом хлюпали раскрошившиеся доски…

***

Итак, мама пришла в школу. Анфиса Евсеевна хотела ещё и заставить её ждать, но звериное чутьё ей подсказало, что лучше не стоит. Мы с мамой стояли в коридоре, учительница вышла из класса – издевательство требовало публичности. Суточного размышления ей, вероятно, хватило, чтобы оставить упражнения со свиньёй и, распаляя себя, она начала с претензий, выражаемых общими междометиями, а затем перешла к главному пункту своей программы: «Я ему говорю, что он дурак, что он идиот…» (лгала – не смела).

Многоточие, а не восклицательный знак – потому что в этот момент потух свет и пропал звук. Нет, не вообще – у меня персонально пропали зрение и слух. От сокрушительного удара по затылку. В темноте понеслись беспорядочные мысли – наша школа наконец начала разваливаться, и мне по затылку пришло бревно потолочного перекрытия. Но почему я не слышал треска, когда оно начало рушиться? Я скорее всего жив и не придавлен, потому что маленький, а как же я буду вытаскивать маму? – она гораздо больше и её наверняка придавило. Через доли секунды зрение вернулось, я увидел, что стою, как стоял, посреди совершенно целого коридора, и поднял взгляд на маму, чтобы убедиться, что с ней тоже всё в порядке.