Палеонтология обратной стороны - страница 23

В общем, с культурной средой, из которой Кремень нахимичил ихних, я был хорошо знаком – лучше, чем хотел бы. Пока ещё ваша кочерга мой пепел не ворошит…

***

Через много лет после того, как закончил институт, я зашёл туда по каким-то делам, и в коридоре встретился с одним из наших тогдашних преподавателей, сделавшим с тех пор очень хорошую карьеру. Он спросил:

– Как живёшь? Чем занимаешься?

Я стал рассказывать – рассказать было что, а слушал он очень внимательно. Вдруг он изменился в лице и прошипел:

– Интересно жить хочешь!??

Через на мгновение приоткрывшееся выражение его глаз на меня кинулась холодная сущность этой стороны – можно называть её контрэволюцией, можно деволюцией, можно для краткости просто дьяволом. Кинулась, обожглась и скрылась обратно в своей пустоте. По наивности когда-то я думал, что они просто не умеют, не понимают, их некому было научить, и от этого они завидуют тем, кто может.

Но нет! Умеют, и пока лучше нас. «Нам песен прощальных не надо – сыграй нам тревогу, трубач!»:

Я, воин НБП, приветствую новый день.

И в этот час единения партии я со своими братьями!

Чувствую мощную силу всех братьев партии,

Где бы они сейчас ни находились.

Пусть моя кровь вольётся в кровь партии,

Пусть мы станем единым телом.

Да, Смерть!

Это «воинская молитва НБП», которую Партии предписал её Вождь, «чтобы где бы партийцы не находились, они знали, что в этот момент все партийцы в той же позе произносят ту же молитву» (Эдуард Лимонов, «Другая Россия»).

Смысл лозунга «Да, Смерть!» пленительный и манящий для одних и вызывает иронию над эпатажем или ужас у других. Верно и то, и другое – первые умрут, чтобы родиться снова, вторые умереть не смогут и просто рассеются.

***

Когда случались стычки ихних с ментами, они стремились именно покалечить сотрудника, что им часто удавалось. При этом административно оказывался виноват сам сотрудник по вполне понятным фашистским причинам, а для сотрудников по тем же причинам ихние были практически неприкосновенны. О нацболах и говорить нечего, их ихние разве что только открыто убивать боялись. Но у нацболов, в отличие от ментов, не были связаны руки! Поэтому, если допустить такую практико-теоретическую возможность, что ихние могли бы напасть на наш съезд, то ментам при любом раскладе пришлось бы несладко, если бы они им противостояли, а противостояли бы они этому зверью наверняка.

Менты прекрасно видели, что, по крайней мере, сегодня у них таких проблем не будет. На улице стояли надёжные посты нацбольской охраны; где Алёна разместила замаскированные резервы, они скорее всего уже просекли, да и мест, где это можно было бы сделать, было не так много, а в зале сидело семьсот спаянных железной дисциплиной и единой волей «Долбоёбов», у которых они отмели три ящика металлолома, но на всякий случай никуда их уносить не стали, а поставили на видном месте у выхода. То есть, в этом смысле всё было хорошо и спокойно.

Я спустился в фойе и стал наблюдать ситуацию. Напротив меня, ближе к входу, кружком стояла явно группа руководителей как в штатском, так и в форме. О чём они говорили, я не слышал, в смысле не разбирал слов, но эмоция панического ужаса через интонацию долетала очень чётко. Пока я размышлял над тем, как мне вклиниться в эту ситуацию, от кружка отделился высокий, про таких говорят – «долговязый», весьма возрастной старший офицер, буквально подбежал ко мне и совершенно не стесняясь своей паники, что могут себе позволить только действительно смелые люди, выпалил: